две стороны медали. Ощущения

качественно различные, но одинаково сильные и приводящие к одному и тому же

результату. Боль всегда была прелюдией к

наслаждениям, всегда вела, более или менее длинным путем (это могло длится

часами), к оргазму; она становилась для

меня столь же сладостной, столь же желанной, столь же неотделимой от физической

любви, как ласки.

* * *

В дверь стучат. Половина седьмого, я только что вернулась с работы. Я

оставляю дверь на цепочке и приотворяю

ее: это он. В правой руке у него продуктовая сумка, ручка портфеля зажата между

большим и указательным пальцами, в

левой - сверток от Бендела, а во рту - Пост.

Он энергично трясет головой - отчего газета падает на пучок сельдерея, -

чтобы показать мне, что он не хочет,

чтобы я ему помогла, проходит в кухню и ставит на стол сумку с продуктами, а

потом бросает Пост в портфель. Газета

падает с глухим стуком. Он смотрит на меня с важностью и обеими руками церемонно

кладет пакет от Бендела на

неубранную кровать.

– После обеда, - говорит он, видя, что я удивлена и сгораю от

любопытства.

– Надеюсь, ты не ходил по улице с газетой в зубах?

– Нет.

Он добавляет:

– Я взял ее в зубы, прежде чем постучать ногой в дверь. Специально, чтоб

тебя удивить, - и строго смотрит на меня

сверху вниз.

* * *

– Ну, показывай, - говорю я, доев салат.

– Подожди. Ты думаешь это что? Сначала съедим омлет?

– Ваше величество уже не знает, что и сготовить! Опять омлет?!

Он качает головой.

– Тебе он покажется восхитительным. И правда, омлет очень...
– это смесь

свежих овощей, сыра и жареных

шампиньонов, залитая яйцами. Как только мы с ним покончили, я снова говорю:

– Теперь?

– Нет, в самом деле, - говорит он, - можно подумать, что ты никогда со

мной не обедала. А десерт? Есть еще

пахлава.

– Пахлава? После яиц? Какое странное сочетание! Нет, я больше ничего не

хочу.

– Как угодно. Будешь смотреть, как я ем.

Слизав с его пальцев последние капли меда, я причмокиваю.

– Отвратительная. Просто отвратительная. Тебя нужно снова выкупать. Ты

испачкала нос и даже брови.
– Он берет

салфетку и вытирает мне лицо.

– Хорошо, - говорю я.
– Теперь я могу посмотреть, что в пакете от

Бендела?

– Ты еще не видела другого; я его спрятал в продуктовую сумку, и он

раздавил помидоры. Но я хочу сначала выпить

кофе. День был тяжелый, и если я этого не сделаю, то могу заснуть.

Проходит еще полчаса перед тем, как мы идем в гостиную. Я сижу на подушке

у дивана, привязанная цепью к

ножке чайного столика. Я жду, пока он наливает себе кофе, поит меня чаем, моет

тарелки и возвращается с подносом в

гостиную.

Вид у него спокойный и радостный; он закуривает сигарету, зевает и берет

Пост.

Я ору:

– ЧТО В ПАКЕТЕ?

Он прикладывает палец к губам и хмурится.

– Тс-с! Глупенькая! В этом доме для того такая дорогая квартплата, чтобы

здесь не селились шумные люди.

Старуха Крайслер сейчас же поднимется, если ты будешь так громко кричать. Я тебе

о ней уже говорил. Она живет ниже

этажом в квартире 15Д. Ей нужно, по крайней мере, одну историю с изнасилованием

в неделю. А ей уже дней двенадцать не

попадалось никакой мерзости.

– Ты теперь смеешься над физическими потребностями старых дам? Как же

низко ты пал! Если ты собираешься

продолжать, я сейчас опрокину столик. Он упадет на тебя, и тебе будет очень

больно.

Он вздыхает, снимает ноги со стола, выходит и через минуту - возвращается

с торжествующим видом, держа в

поднятых над головой руках по пакету. Он бросает их на пол и становится на

колени, чтобы снять с меня наручники. Потом

он почти автоматически растирает мне запястья, это жест, ставший для него

привычным, не имеет ничего общего с