Под музыку Вивальди
вернуться

Величанский Александр
Шрифт:

«Тяжела и камениста…»

Тяжела и камениста кладка стен в Алмати тесном: камень к камню тяготеет, камень к камню дико льнет — дай нам, Боже, жить, как должно, умереть, как подобает, превратившись сокровенно в край родной, в родной народ.

«В городе, где под асфальтом…»

В городе, где под асфальтом не видать родного праха, зарастает родовое древо дикою корой, но почтительны в деревне к старикам, почти как к мертвым, ибо без почтенья к предкам мертв народ полуживой.

«Песнь грузинская: прекрасен…»

Песнь грузинская: прекрасен лад ее многоголосья. Если бы могли поладить люди, слившись, как мотив. Добрых вин букет грузинский: если бы могли и люди сделаться добрей, прозрачней, как вино, перебродив.

«Красота, как пропасть, та, что…»

Красота, как пропасть, та, что вечностью голубоватой полнится, и небу трудно различить ее черты: смесь кромешного паденья с самым горним порываньем — красота и есть условность безусловной красоты.

«Грузии издревней слава!..»

Грузии издревней слава! Алазанским долам слава! Славному Алмати слава! — здесь в краю души нагой славны мужи, славны девы, коньяки и вина славны, но всего славнее слава — слава славе дорогой!

«Все сказал я, как казалось…»

Все сказал я, как казалось глаз, души ли Зазеркалью, не кривя сознаньем зыбким ради слов. Алаверды к гулким сводам Алаверди и к горам окрестным гулким, к квеври гулкому, в котором бродят речи тамады.

«Строгий переписчик Торы…»

(Строгий переписчик Торы на пергаменте, что сразу станет древним, завершая труд свой, вправе оставлять мал пробел для двух ли, трех ли слов – пусть впишет их заказчик, приобщась собственноручно тебе, Божья благодать).

ВПЛОТЬ

1984–1989

Светлой памяти В. Кормера

«Самые стихии изменились, как

в арфе звуки изменяют свой характер,

всегда оставаясь теми же звуками»

Премудрости Соломона 19, 17

Веруем мы без веры, за гранью вер.

1

«Не открой свово сердца всякому…»

Не открой свово сердца всякому, не открой свово сердца некому, не открой ты его никоему, не открой ты его и сам себе.

«То-то зима натекла…»

То-то зима натекла: ни холода, ни тепла, ни тепла, ни холода, ни коня, ни повода, ни повода, ни узды, ни постоя, ни езды, ни езды, ни ездока — лишь дорога глубока.

«В войны последней…»

В войны последней лихое время своею смертью никто не умер, но все погибли — герои, трусы — и даже те, кто в живых остался.

«Время, срок – и в этом суть…»

Время, срок – и в этом суть — близок нам ВСЕГДА: вечности бескрайний гимн — краткие года — пусть вода течет, «как суд», правда, «как поток», по щекам твоим нагим в скомканный платок.

«Господи, отчего тиранов…»

Господи, отчего тиранов сотворил Ты подобно людям — т. е. им Твоего подобья тоже толика перепала, отчего, как Шекспир, не сделал Ты тирана горбатым карлой, колченогим, кривоколенным, чтобы лик его безобразным был, как мерзость и как проказа, и как козни его тиранства, отчего, как Шекспир, Ты дал им дар чернейшего красноречья, а порою, как тот же Уильям, ум давал им, хоть безоглядный, но ухватистый и глубокий, словно прорва иль ров могильный? А ведь мог бы, Господь, тирана Ты дебилом наглядным сделать, чтоб безмозглости ряской трусы оправдали его злодейства.

«Леска микрорайонного края…»

Леска микрорайонного края означились средь сумрака зевоты. – Все ждешь, когда затеплится заря Господняя? — Ага. Всё жду. Но кто ты?

«Как пришла бодлива корова…»

Как пришла бодлива корова к самому ли ко Господу Богу, что рогов-то ей не дал, бодливой, и мычит языком человечьим: «Что ж Ты так надо мной наглумился — уж трава-мурава мне не в голод, уж вода ключева мне не в жажду, уж и мык мне надойный не в муку, уж телок мне ношенный не вношу, рок не в рок мне, безрогой, без рог-то рок не в рок мне и Бог мне не в Бога.