Вся исторія, вся литература переполнена разсказами об обманутых мужьях и обольщенных двушках. Половая потребность – первый двигатель человка; тайно или явно, но в конц концов он всегда уступает ей.

Существуют нкоторыя страстныя, но слабыя и робкія натуры, убивающія себя вмст с любимым человком, потому что они не ршаются порвать с предразсудками, не имют достаточно нравственной энергіи чтобы бороться с препятствіями, которыя ставят им наши нравы, или глупость родителей; но на этих немногих приходится цлая безчисленная масса людей, не обращающая – втайн – никакого вниманія на предразсудки. Единственное, к чему это приводит, – это, что мы становимся обманщиками и лицемрами.

Зачм непремнно стремиться регламентировать то, чему удалось уцлть, несмотря на цлые вка угнтенія? Признаем лучше раз навсегда, что человческія чувства не поддаются никакой регламентаціи и что для их полнаго и нормальнаго развитія нужна полная свобода. Не будем такими чопорными: мы станем зато откровенне и нравственне.

Мужчина, владющій собственностью, стремится передать продукт своих грабежей наслдникам; с другой стороны, женщина до сих пор считалась существом низшим, скоре собственностью, вещью, чм сотоварищем. Понятно, поэтому, что для обезпеченія своего господства над женой и возможности передать свое имущество по наслдству, мужчина стремился сдлать семью нерасторжимой. А, так как эта семья основывалась не на взаимной привязанности, а на выгод, то чтобы помшать ей распасться под вліяніем противуположности интересов, нужна была вншняя сила.

Анархисты, которых обвиняют в желаніи разрушить семью, хотят, наоборот, разрушить именно этот антагонизм, основать семью на взаимной любви и сдлать ее таким образом боле прочной. Если мужчина и женщина хотят прожить вмст до конца своих дней, то анархисты нисколько не хотят мшать этому, только на том основаніи, что союзы стали свободными. И когда они говорят, что нужно уважать свободу личности ребенка и не смотрть на него как на вещь или собственность родителей, они вовсе не думают мшать отцам и матерям воспитывать своих дтей. Правда, они хотят уничтожить юридическую семью и сдлать так, чтобы мужчина и женщина могли сходиться или расходиться когда им угодно. Они отрицают вмшательство глупаго и единообразнаго закона в такія сложныя чувства, как т, которыя связаны с любовью.

Если, дйствительно, как говорят защитники регламентаціи брачных отношеній, человк склонен к непостоянству, если его любовь не может прочно остановиться на одном предмет, то что же длать? Раз до сих пор вс стсненія ни к чему не повели и только создали новые пороки, то предоставим лучше человческой природ свободу: пусть она развивается в том направленіи, куда влекут ее ея стремленія. У человка хватит теперь настолько ума, чтобы различить, что для него полезно и что вредно, и увидать на опыт, в каком именно направленіи нужно идти. Если законам эволюціи будет предоставлена свобода, то мы уврены, что шансы пережить и оставить потомство окажутся на сторон наиболе приспособленных, наилучше одаренных.

Если же, как мы думаем, стремленія человка влекут его, наоборот, к единоженству, к прочному союзу двух существ, которые, раз встртившись, научились понимать и цнить друг друга и в конц концов как бы слились в одно, потому что их союз становится все полне и тсне, их воля, желанія и мысли все боле и боле тождественными, то для таких людей законы, принуждающіе их жить вмст, еще мене нужны: их собственная воля служит лучшей гарантіей нерасторжимости их союза.

Когда мужчина и женщина перестанут чувствовать себя прикованными друг к другу, то если они дйствительно друг друга любят, каждый из них будет стараться заслужить любовь избраннаго им существа. Когда каждый будет чувствовать, что любимый человк всегда может бросить семейное гнздо, раз только он не находит в нем того удовлетворенія, о котором мечтал, он будет стараться сдлать все возможное, чтобы привязать его к себ вполн. Как нкоторыя птицы, которыя в пору любви одваются, для привлеченія самок в яркія перья, люди будут культивировать в себ такія нравственныя качества, которыя смогут внушить к ним любовь и сдлать их общество пріятным. И такого рода чувства сдлают союзы гораздо боле нерасторжимыми, чм самые жестокіе законы и самое сильное угнетеніе.

Мы, собственно, не занимаемся здсь критикою современнаго брака, который в сущности равносилен самой наглой проституціи: браки по разсчету, в которых чувство не играет никакой роли, браки, заране устраиваемые семьями – особенно семьями буржуазными, – причем у тх, кого соединяют таким образом, не спрашивается согласія; браки неравные, гд разрушающіеся старики соединяются, благодаря своим деньгам, с полными свжести и красоты молоденькими двушками; браки, гд старухи покупают за деньги любовь молодых людей, платящихся своим тлом, да еще нкоторым позором за свою жажду обогащенія. Эти браки уже много, много раз критиковали, и возвращаться к этому – лишнее. С нас достаточно было показать, что половой союз не всегда был окружен одними и тми же формальностями и что он сдлается наиболе достойным тогда, когда избавится от всяких стсненій. Другого выхода безполезно и искать [3] .

Вопрос о государственной власти так тсно связан с вопросом о собственности, что, говоря о послдней, мы были вынуждены говорить и о развитіи первой. Теперь мы не будем возвращаться к этому, а ограничимся разбором современной нам формы власти – той, которая основана на всеобщем избирательном прав и закон большинства.

Мы уже видли, что легенда о божественном происхожденіи собственности и власти исчезла, и что буржуазіи пришлось искать для них другое, боле прочное основаніе. Она сама содйствовала уничтоженію «божественнаго права», сама помогала борьб против права сильнаго; на мсто его она постаралась, прежде всего, поставить силу денег, в форм извстнаго ценза для права выбора в палату, т. е. такого порядка, при котором избирателями могли быть только люди, платившіе извстную сумму налогов. Позже стали говорить о том, чтобы присоединить к этим избирателям еще и людей «способнйших»: это было требованіе разорившейся части буржуазіи. Но все это не могло долго тянуться: раз только государственная власть становилась предметом обсужденія, она уже теряла часть своей силы; т, которые раньше не участвовали в выбор правителей, начинали также требовать права голоса в этом вопрос.

Буржуазія боялась народа и не соглашалась ни на какія уступки; власть была в ея руках и ей хотлось ее сохранить. Чтобы добиться всеобщаго избирательнаго права, рабочим пришлось прибгнуть к революціи. Но т буржуа, которым они при этом дали в руки власть, прежде всего поспшили урзать по возможности пріобртенныя народом права, с цлью как-нибудь обуздать это чудовище, которое, как им казалось, вот-вот поглотит их. Лишь долгое время спустя, лишь увидав на практик, как функціонирует это новое право, они поняли, что оно не грозит никакой опасностью их привиллегированному положенію, что оно – не больше как инструмент, на котором нужно только умть играть, и что этот знаменитый орган рабочих требованій, который рабочіе уже считали своим достояніем, (вдь они купили его цною своей крови!) есть в сущности лишь усовершенствованное орудіе господства, порабощающее людей, которые им пользуются, в то время как сами они, наоборот, думают, что освобождаются.