Ей не удалось выдавить из себя ничего, кроме недоверчивого: «Ох!».

Бранд закинул руки за голову.

— «Ох» — это не ответ, — заметил он.

Громкий смех в телевизоре привел Изабеллу в чувство. Бранд говорил серьезно. Он сказал то, что хотел сказать.

— Не стоило спрашивать.

Изабелла не смотрела на него. Ее неожиданно заинтересовала капелька засохшей крови на уколотом пальце.

— То есть?

Она подняла голову. Он выжидательно смотрел на нее.

— То есть меня не интересует свободная вакансия в твоей постели. — Она заставила себя говорить твердо и четко произносить слова. — У меня уже есть работа, спасибо.

— Я не прошу тебя бросать твою проклятую работу.

— Нет. Но ты забыл о моем самоуважении.

— О твоем что?.. — Бранд оборвал себя. Она видела, как у него на шее раздулись вены. — Ты хочешь убедить меня, что тебе отвратительно вновь оказаться со мной в одной постели? У меня создалось другое впечатление…

— Не отвратительно…

Она смотрела на серый свитер, поднимавшийся и опускавшийся в такт его дыханию. Вопреки всякой логике, ей страстно захотелось погладить мягкую ткань.

О, ей совсем не отвратительно заниматься любовью с Брандом.

Она хотела этого больше всего на свете. Но Мэйрид права. Он хочет ее только потому, что она отказывается от него. Для него она навсегда останется хитрой маленькой соблазнительницей из чужой страны, на которой он счел своим долгом жениться. И никогда не будет женщиной, достойной называться его женой. Эта честь была предназначена милой, бесхарактерной Мэри. Теперь выбор не за ним, и он вдруг обнаружил, что хочет заполучить Изабеллу обратно…

— Изабелла! Извини, что прерываю твои размышления, но я ведь не многого прошу — всего лишь ответа. Или ты размечталась о милом Феликсе? — с сарказмом вопрошал Бранд, влезая в ее мысли.

Изабелла вскочила и быстро взглянула на него, надеясь, что он шутит. Однако он не шутил, и она, покачав головой, вновь медленно опустилась в кресло.

— Нет, Бранд, я не могу вернуться к тебе. На твоих условиях.

— А на каких можешь?

Не хватает нам еще торговаться. В конце концов, речь идет не о поместье и не о племенной корове. Изабелла натянула рукав грубого черного свитера на пальцы.

— Я не могу, — заговорила она, уставившись на заплату на своих джинсах, — жить с мужчиной, который… не любит меня. Которому я нужна только в постели…

Бранд раздраженно тряхнул головой.

— Мне ты нужна не только в постели.

— Возможно, еще как мать Конни. Ну и как домоправительница и хозяйка дома.

— А ты ожидала большего? Когда я женился на тебе, ты не была такой разборчивой.

Он смотрел на нее так, словно она просила Луну с неба с Венерой и Нептуном в придачу. И все же… было что-то еще… какое-то отчаяние…

Изабелла вздохнула. Это ничего не значит. Бранд не любит ее… Она ему даже не нравится.

— Я не ожидала большего. Но когда ты женился на мне, я была ребенком, Бранд. Наивным ребенком. Я думала… — Она запнулась. — Я думала, что в моей власти сделать так, чтобы ты полюбил меня.

Ну вот. Она призналась. Не чересчур ли для ее гордости? Изабелла вызывающе подняла голову.

Бранд не сводил с нее глаз, но она не могла понять, о чем он думает. Помолчав, она продолжала ровным, бесцветным голосом:

— Теперь я знаю, этого не могло быть. Я никогда не смогу убедить тебя поверить мне. А без доверия какая может быть любовь?

— А почему я должен тебе верить? Ты хочешь все, да, Изабелла?

В его низком и хрипловатом голосе, заполнившем всю комнату, не было даже намека на то, что она когда-либо сможет тронуть его сердце.

Она закрыла глаза, чтобы не видеть насмешки, наверняка появившейся на его лице. Когда она вновь открыла их, он уже стоял, а в телевизоре круглолицый ковбой оплакивал свою потерянную любовь.

Как всегда, Бранд показался ей слишком большим в маленькой комнате.

— Да, — нечеловеческим усилием выдавила она из себя. — Я хочу все, Бранд.

— Ну, всего ты не получишь, — почти спокойно заметил он. — Ты хочешь слишком многого, Изабелла.

Она не ответила и перевела взгляд на свитер, где пряжка пояса слегка оттопыривала его. В следующее мгновение он схватил ее за руки.

— Что это? — спросил он, и голос у него сорвался, словно что-то застряло в горле и мешало говорить.