На следующее утро пришлось вставать рано, чтобы успеть к разводу на работу. Когда бригадир закончил распределение, Бугаенко попросил дружинников отойти в сторонку, и я объяснил им в чем дело.

Мы вернулись домой к Бугаенко. Я позвонил в бухгалтерию райпотребсоюза. Нет, Костина швейных машин не получала.

И всё же дружинники нашли покупателя швейной машины.

— Да, — сказала учительница Вавилова, — я покупала швейную машину в магазине у Костиной. Она в исправности. Вот паспорт.

Меня интересовала последняя страница. Дата продажи — 23 марта. И самое главное подпись: «Костина».

Человек, идущий на преступление, как правило, знает о наказании, которое ждет его, если преступление будет раскрыто. Если будет раскрыто... Но он надеется, что этого не произойдет, старается не оставить следов ни на предметах, ни в памяти людей, действует осторожно, с оглядкой... и всё равно в подавляющем большинстве случаев попадает на скамью подсудимых. В этом нет ничего удивительного. Каким бы хитрым и проницательным ни был преступник, он не может превратиться в невидимое и бестелесное существо. А раз так — значит, где-то он обязательно оставит какой-то след, какое-нибудь доказательство своей вины. Каждому известно, с какими трудностями приходится сталкиваться в поисках следов преступления. Но это ведь еще полдела.

Надо, чтобы следы заговорили, чтобы собранные при расследовании доказательства позволили воссоздать картину преступления и эта картина была бы абсолютно точной. Здесь нельзя допустить ошибки.

Ведь результат такой ошибки может быть ужасен: преступник, разгуливающий на свободе, и невинный человек, сидящий в тюрьме...

Поэтому давайте спокойно подумаем о нашем деле и о доказательствах, которые нам удалось собрать.

Представим себе, что магазин сгорел от невыключенной плитки. Тогда понятно, что он загорелся, когда Попова была в Каменске. Однако она не рассказала о плитке на следствии, просила Никифорову молчать об этом. Ничего странного — ведь за неосторожный поджог тоже пришлось бы отвечать. Но почему Попова, незадолго до пожара перевезла товар Костиной, перевезла тайно, без документов, скрывает это обстоятельство и сейчас? Вот тут, кажется, может быть только одно объяснение. Магазин подожжен умышленно, а товар до пожара вывезен в магазин Костиной, продан и деньги изъяты из выручки.

Я вызвал Костину.

— Я? Получала товар от Поповой? Что вы?..

Пришлось сделать очную ставку с Никифоровым.

— Не верьте ему! Врет он! Вот тип нахальный! Учти, за ложные показания сядешь! Мало сидел? — наскакивала Костина на Никифорова во время очной ставки.

Когда Никифоров ушел, я молча протянул Костиной паспорт швейной машины. Для нее это было неожиданностью, но она всё-таки совладала с собой.

— Я швейных машинок не получала и не продавала. Это не моя подпись, — защищалась она.

— Костина, — сказал я. — Зачем вы говорите неправду? Ведь плитку нашли. Она уже в Ленинграде на экспертизе.

Этого она не ожидала, посмотрела на меня и заплакала. Я не успокаивал ее. Наконец она заговорила. Это был путаный рассказ. Она перескакивала с одного на другое, часто повторялась.

— Я магазин не поджигала. Это всё Валентина. Я только ее товар у себя продала и деньги ей отдала. За это и судите...

Вечером я уже был в Каменске.

Попова с нескрываемым презрением смотрела на Костину, когда та, глядя куда-то в сторону, рассказывала о преступлении.

— А что же ты о своей недостаче не говоришь, — тихо спросила она, — думаешь за мою спину спрятаться? Не выйдет! Гуляли вместе, а отвечать мне одной? Ты лучше скажи, кто магазин поджечь предложил? Забыла? А кто тряпки смачивал в бензине и раскладывал вокруг электрической плитки? «Ночью загорится — никто не узнает», — передразнила она Костину. — Дрянь!

Прозвучали слова: «Суд удаляется на совещание!» Судьи, неслышно ступая по мягкому ковру, покинули зал.

Застучали сапогами милиционеры, выводя арестованного. Щелкнул замком портфеля прокурор.

Адвокат, подойдя к сидевшей в первом ряду нарядно одетой женщине, начал ей что-то объяснять.

Все заговорили, стали подниматься с мест. Кое-кто, опершись о высокую спинку тяжелой скамьи, прислушивался к разговору адвоката с нарядной дамой. Тот в чем-то уверял ее, она не соглашалась, и по неистовому метанию модных серег можно было определить степень ее возмущения. Наконец, адвокат снова уткнулся в свои бумаги.

— Ну что же ты молчишь? — потрясла женщина за плечо своего соседа, который сосредоточенно разглядывал ногти на руках. — Ты должен был сказать им о значении своей работы... Ты... ты добьешься, что у тебя сорвется защита!

— Я полагаю, что не сорвется. Ну, а что касается других неприятностей... я надеюсь, обойдется. Время еще есть, — спокойно заключил мужчина.

С другой стороны от него сидела худенькая старушка. Она беззвучно шевелила губами и, кажется, совсем не слушала разговора, хотя интерес ее к делу был очевиден. Когда выводили подсудимого, она приподнялась с места и не спускала взгляда с его лица, словно ждала, что и тот посмотрит на нее.