– То, что я делаю, я делаю по приказу и повелению Всевышнего. Он не нуждается в наградах. И я ничего не возьму за помощь.

Не скрывая облегченного вздоха, аль-Мамун поднял руку в успокоительном жесте:

– Твоя скромность войдет в сказания детей ашшаритов, о шейх! Но позволь и мне остаться в преданиях щедрым властителем. Я отдам тебе лучших верблюдов, о шейх, клянусь Всевышним!

Хызр улыбнулся.

И снова вспыхнул.

Тарег успел упасть на свое лицо раньше, чем ослеп. С шипением втягивая в легкие воздух, услышал тихое хихиканье:

– Мы вернемся к этому делу позже, о мой халиф.

– Как тебе будет угодно, о шейх. Я распоряжусь, чтобы тебя устроили на ночлег и накормили...

Сквозь жаркий гул бьющего лучами изумрудного света Тарег услышал, как зашелестела одежда - аль-Мамун резко встал с ковра.

И тут же осел обратно, охнув:

– Ой, что это со мной...

Ах вот ты как, добрый дух?! Так ты людям помогаешь?! Прихлынувшая ярость смыла и страх, и остатки здравого смысла - Тарег мысленно заорал на купающееся в самодовольной, самодостаточной, колоссальной мощи существо:

Убери ореол, кто бы ты ни был! У него сейчас вскипит кровь! Убери ореол или...!

Сияние втянулось в себя - мгновенно.

Аль-Мамун сидел, держась руками за сердце.

Тарегу не нужно было спрашивать, чтобы знать, что с халифом: звон в ушах, светящиеся точки на изнанке века, головокружение и бешено колотящаяся в висках кровь. Таковы для смертного тела последствия беспощадного, мощного Присутствия.

Сделать он ничего не успел. Медленным, словно сквозь стеклянную стену наблюдаемым жестом Хызр улыбнулся и, протянув руку, дотронулся до лба бледного, помертвевшего лицом аль-Мамуна:

– Да придет к тебе исцеление.

Халиф встрепенулся и разом ожил.

В уши Тарегу вскочили звуки - оказывается, народ вокруг говорил и орал как ни в чем не бывало.

Похоже, никто ничего не заметил - ни халиф, ни окружающие.

Поднимаясь вслед за аль-Мамуном, существо в облике старика посмотрело нерегилю в глаза:

Хм, а я и впрямь едва не укоротил краткий век этого смертного... Давненько я не общался с людьми, давненько... Забыл, насколько они слабы...

Сглотнув, Тарег сжал зубы, но глаз не отвел:

Держись подальше от моего человека, о дух. Этот смертный - под моей защитой!

На мгновение показалось, что между сухими губами под щетиной усов покажутся кривые клыки. Но Хызр лишь улыбнулся. Благосклонно.

Похвальное рвение, молодец. Надо же, защищать человека кинулся, настоящий Страж...

Тарег смотрел духу в глаза, и на это уходили все силы - вместе с дыханием.

А существо вдруг оскалилось и погрозило крючковатым пальцем:

А на тебя, маленький сумеречник, я давно хотел посмотреть... Любопытно мне, старому, было: кто же это прошелся огнем и мечом по моему Хорасану... Хм. Правильно про тебя говорили - храбрый, но глупый. А глупый, потому что молодой еще. Учиться и учиться тебе еще, молокосос...

И, надменно скривившись, Хызр засеменил прочь.

Все еще дрожа, Тарег всхлипнул и поднял руку к носу. На ладонь тепло закапала кровь. Нерегиль представил, как он выглядит в пустых глазах могущественного старого духа: мокрый, трясущийся, с текущим носом. И, стиснув зубы, поднялся на ноги. Пошатнулся и выпрямился.

Хызр оглянулся - и насмешливо улыбнулся снова. Стараясь не шататься, Тарег вцепился в рукоять меча и вздернул подбородок:

Может, сударь, я и молокосос, но никакого другого Стража у этой земли не имеется! Вот!

На этих бессмысленных, идиотски-хвастливых словах силы покинули Тарега окончательно, и он бы упал, если б сзади его не поймали в заботливо расставленные руки Джунайд с Меамори. Заглянув в их испуганные лица, нерегиль попытался замахать руками, - мол, отойдите, я пойду сам!
– обнаружил себя сидящим, потом лежащим, а затем счастливо погрузился в черную, блаженно-пустую черноту.

– ...Вот ведь какие сукины дети...
– не переставал бормотать Марваз, тяжело дыша и упорно переставляя ноги.

Перевал, который обещал им показать благочестивый пастух, оказался не таким уж низким. Дорога уходила вверх потихоньку, словно давая привыкнуть к себе. Но по тому, каким далеким виделось пасмурное небо, Марваз понимал: скальная серая стенка справа будет только расти. Буроватый мох между ломтями камней сочился влагой, порывы ветра беспощадно били по облетевшим скелетам земляничных деревьев. Такой же бурый, словно сожженный солнцем или перепивший влаги можжевельник курчавился среди редких полянок ослепительно изумрудной травы. Слева склон плавно уходил вниз мшистыми серыми уступами.