Майеса подумала: хорошо, что нехорошая, бередящая сердце звезда уже скрылась. Каждый раз, когда женщина видела два ее острых рога и золотистый ореол, ей становилось не по себе. И ребенок волновался, поддавал ножками.

Покосившись на прикрытый шелком зимнего платья живот, Майеса улыбнулась. И положила ладонь на полупрозрачную яшму медальона. Бледная зелень камня матово поблескивала в золотой оправе - ханьский мастер придал талисману форму играющего котенка. Тарегу-сама джинн подарил парный амулет - тоже, если вдуматься, кошку. Снежный барс скалил острые зубы, мягко ступал широкими лапами. "Они знают друг друга, зовут друг друга, не бросят друг друга", умильно промурлыкал Имруулькайс, заглядывая ей в глаза. Майеса долго благодарила: неразлучная яшма - драгоценный подарок. Рассказывали, что пока фигурки целы, судьбы их владельцев связаны.

"Возможно, это... поможет ему", мурлыкнул джинн на ухо. "Поможет его душе вернуться, когда... ну, вы, госпожа, понимаете, когда".

Она понимала. Нагревшаяся в ладони яшма лучилась мягким, успокаивавшим удары сердца теплом. Кто знает, возможно, тем, что войско уходит из гибельной земли, тем, что отдалились последний бой и страшная развязка этого похода, Майеса обязана магии медальонов, кошачьему волшебству.

– Я не отпущу тебя, Тарег-сама...
– одними губами прошептала аураннка.
– Не отдам...

Словно расслышав беззвучный шепот, князь обернулся.

– Долг не позволяет мне радоваться, мой господин, - виновато улыбнулась она.
– Великое дело не доведено до конца, и враг не повержен. Но, как ни странно, в таком повороте судьбы мне видится благо... Теперь, что бы ни случилось дальше, вы сможете увидеть рождение сына. Простите эту недостойную, Тарег-сама. Но я рада, что мы покидаем аль-Ахсу...

Совершенно неожиданно, князь улыбнулся в ответ:

– Я тоже рад, моя госпожа.

– П-правда?.. Вы не сердитесь?

– Нет.

Тарег-сама подошел и сел напротив. Малыш проснулся и радостно закувыркался.

– Он тоже радуется...

По щекам потекли предательские слезы, и Майесе пришлось закрыться рукавом, чтобы скрыть свою недостойную слабость.

Поэтому вбежавшего в шатер Эда она не увидела.

– Тарег-сама!..
– запыхавшись, выдохнул оруженосец после поклона.
– Тебя требует халиф!

– Чего еще хочет этот надоедливый смертный?!
– вспыхнувшая ярость на мгновение заставила Майесу забыть о приличиях.

– Простите меня, Тарег-сама, о простите...
– тут же покаянно забормотала она, беря себя в руки.

– У нас... новости, - жалобно проговорил Эда.

– Что случилось?
– спокойным голосом осведомился князь.

Оруженосец опасливо покосился на госпожу. И наконец выдавил из себя:

– У нас... три новости, Тарег-сама. Первая - в лагерь пришел... старик. Сказал, что он... пастух. И знает здешние места. Сказал, что сможет провести нас через потайное ущелье через Маджарский хребет.

Майеса тихо ахнула:

– Нет...

Эда сжался и, старательно не глядя на нее, продолжил:

– Халиф побеседовал с этим... пастухом. И решил принять его помощь. Мы идем через горы, чтобы встретиться с войском карматского вождя аль-Джилани. Мариды сказали, что оно стоит совсем недалеко, в одной из горных долин. Мы не уходим из аль-Ахсы, Тарег-сама.

Слезы капали на зимний шелк платья, на ладонь и на яшму медальона. Горе Майесы было таким сильным и всепоглощающим, что глаза заволокло туманом. "Это... несправедливо... Какая жестокая шутка... Зачем судьба позволила надеяться мне...".

– Какова же третья новость, Эда?
– донесся до нее из тумана холодный голос Тарега-сама.

Оруженосец шепотом отозвался:

– Вам... лучше сходить посмотреть. Посмотреть на этого... пастуха...

В толпе вокруг халифского шатра легко было узнать сумеречников. Они не толкались. Не кричали. Не болтали друг с другом.

Они стояли и смотрели. Молча.

Идущее волнами зеленое зарево вставало высоко над головами людей. Смертные, понятное дело, ничего особенного перед собой не видели. Правда, многие вкоре почувствуют последствия встречи с этим - на себе. Но, опять же, ничего особенного не случится: разве что голова будет болеть, как с похмелья. Или озноб донимать.

Сглотнув, Тарег раздвинул руками чьи-то бока и вышел на площадку со знаменем Умейядов.

Аль-Мамун сидел на ковре перед шатром.

Перед ним... находился?.. Сидел?.. Впрочем, человеческие слова к этому не подходили.

Перед халифом полыхало. Яркий, но не слепящий зеленый свет имел средоточие - и расходился из него длинными, гудящими на пределе слуха лучами. Потусторонне черная фигурка в сердце пламени повернула голову в сторону нерегиля.

Тарег сглотнул еще раз и преклонил колени, отдавая земной поклон.