В прошлый раз, впрочем, аураннцы господина Меамори тоже ворота открыли, да только силенок не хватило пробиться в Саар поглубже. А тут всех такая злость взяла, что прям поломились все - и вот результат, крепость горит, как масло в лампе.

Кстати, джунгары с сумеречниками и пленных из-под башни вытащили. Сумама уже лежал раненый, когда до лазарета довели последних двоих - никто не погиб, слава Всевышнему. Ну, к ним сразу бросились, на циновки уложили, а разведчики рядом присели - водички попить. Попили, значит, водички, и куда-то дальше уплелись. Возможно, что и еще кого спасать пошли.

Одно плохо - раненых было много. Их несли и несли. А еще говорили, что много народу легло. Ну, гази навроде самого Сумамы ломились напропалую. Абна от них тоже не оставала - а чё им было еще делать, Тарик проскакал перед строем и проорал: "Покажите себя! Ваши предки сражались на улицах столицы, отбивая нападение мятежника Абу-с-Сурайя, и заслужили славу лучших пеших бойцов халифата! Не опозорьте их мужество, не уроните их достоинство, сражайтесь как мужчины!". Ну, они и сражались. Насмерть. Говорили, что чуть ли не половина Абны в Сааре легла. Правда то или нет, Сумама не знал, но думал, что правда. Из окон и с крыш летели камни и стрелы, в узких проходах не развернешься, да еще и дым от пожара стелился и глаза ел...

– Водички?..

От звука женского голоса Сумама снова подскочил - и застонал от боли в ноге.

Вот ведь что здесь творилось, в этом лазарете. Женщины лекарям помогали.

Кайсит осторожно - ада Сумама боялся очень и очень сильно!
– покосился в сторону источника голоса. Женщина, точно. В цветном хиджабе невольницы, но не все ли равно? Сумама слышал, что мнение аль-Джахиза насчет использования рабыни, отданной взаймы, разделяется не всеми богословами.

– Так водички?
– и девчонка бесстыдно оскалила белые зубы.

Хорошо, что хоть волосы прикрыла платком. Тьфу. Но водички хотелось.

Пришлось взять чашку из ручек с ярко накрашенными ноготками. Как Сумама ни старался, все равно коснулся женской кожи. Тьфу! Шейх в вилаяте учил их перед походом: если хочешь в рай, до твоего тела даже после смерти не должна дотрагиваться женщина! А теперь что ему делать?! А?!

Невольница бесстыдно улыбалась. Сумама в ужасе пил, стараясь смотреть внутрь чашки.

А отказаться было никак нельзя. И не только потому, что воды хотелось! Сосед вот его, что справа лежал, попытался было отказаться. Так и сказал: "Не дозволено до моего тела касаться нечистым рукам женщины, не для того я на священную войну шел". Как пошла она орать на этого благочестивого человека! Да какими словами! Да тут их еще и понабежало! Страшными словами поносили они бедного ашшарита! А под конец подошла сумеречница. С открытой, понятное дело, мордой, и с распущенными волосами до самой жопы. И сказала бедняге, что ежели он такой святой, то она щас с него все повязки поснимает, потому как бинты - они стираны теми самыми женскими ручками, что он, мол, незаслуженно поносит. И по предопределению Всевышнего сосед Сумамы замолчал, и Сумама решил, что и он не будет повышать голоса и прекословить воле Единого Величайшего. Кто он такой, в самом деле, чтобы противиться предопределению Господа миров, правда?..

Слава Всевышнему, присутствие обольстительницы долго не продлилось - ее сменил Абид ибн Абдаллах, подвизавшийся в лазарете добровольным - и разрешенным верой!
– помощником лекаря.

– Воистину я гонец с новостями из наилучших новостей!
– воскликнул юный бедуин, воздевая палец.

С Абидом они подружились еще со времени боев под Гадарой. Юноша состоял при Госпоже и никогда не трепал языком попусту. Харим узнает новости первым - никакая война этого положения дел не изменит.

– Да благословит тебя Всевышний, о дитя ашшаритов!
– воскликнул Сумама и приготовился слушать.

– Похоже, Всевышний внял молитвам правоверных, и мы уходим из этих проклятых мест!
– выпалил Абид.

– Все в воле Всевышнего!
– ахнул кайсит и даже подскочил от избытка чувств.

Под коленом снова вступило болью, и Сумама со стоном откинулся на циновку.

– Эмир верующих изучил наши дела и наше положение, и сказал: "Воистину, продолжающего ввергать верующих в такие испытания надлежит лишить достойного погребения! Да избавят потомки мой прах от справедливого надругательства! Мы уходим из аль-Ахсы!". Вот!
– восторженно протрещал бедуин.

– Народу-то сколько полегло...
– пробормотал Сумама.

Взглянул наверх и тут же сморщился: усталым глазам даже неяркое зимнее солнце казалось ослепительным.

– Да, - враз сник юноша.
– От Абны не более двух сотен осталось...

– А что Тарик?
– осторожно поинтересовался кайсит, прикрывая глаза ладонью.

– Сейид в ярости вскочил на коня и умчался из лагеря прочь, - вздохнул Абид.

Сумама хотел было сказать, что Тарик, ежели он такой умный, пусть головой прошибет Маджарские горы - ну или махнет им рукавом расступиться, он же у нас по колдовской части великий мастер. Вот пусть и сыграет скалам на дудочке, вдруг они в стороны разойдутся, - словом, Сумама хотел все это разом высказать, но его отвлек сильный шум с правой стороны навеса.

– Кого-то еще раненого несут, - приподнимаясь, сообщил Абид.

Сумама лежал с самого правого краю и понял, что сейчас около него образуется сосед.

Рассмотрев новенького, кайсит вздохнул - живут же люди. И ведь не только сирвал у них есть - у них даже халат есть, очень красивый, белый. Ну, был белый, но ведь его же ж можно как-то отстирать? Хотя, вряд ли стирка этому халату поможет, решил про себя Сумама и даже успокоился от завистливых мыслей. Раненый постанывал и кривился, пока его сгружали на циновку - в правом плече торчало обломанное древко стрелы. Порвался, порвался богатый халат, такую дырку никак не заделаешь.