А возможно, страшно было от того, что нерегиль сидел не в привычном черном, а в совершенно белом кафтане. Как призрак в саване. Белый и неподвижный.

Странное что-то творится, очень странное... Не зря госпоже Нум донесли соглядатаи - что-то непонятное происходит в сумеречном лагере в ночь перед штурмом Хаджара. А госпожа Нум - она же ж любопытная, как та кошка! Да простит ее Всевышний, сколько серебра пронырам из барида и шурты отдано, это ж страшно подумать! Лучше бы госпожа Нум отдала все это серебро ему, Абиду!

А что? Разве не Абид поставляет в харим новости? Женщин-то из лагеря не выпускают, вот и приходится бегать, чтобы удовлетворить их ненасытное любопытство! Вот, сегодня, к примеру, - он ведь чуть не погиб в предместье! И как глупо вышло - свои же чуть не зарезали! Зато двадцать дирхемов за новости заработал, вот. А потом ему еще тридцать шесть накидали сердобольные женщины за рассказ про страшный двор с кольями и мертвыми детишками - все охали и ахали, и жалели Абида, натерпевшегося во время отважной вылазки в дома нечестивых карматов.

А теперь вот и этот странный сумеречный прием подвернулся - госпожа обещала за известия аж пятьдесят дирхемов! Ибо даже проныры из тайной стражи не сумели сказать, что творится на этом ярко освещенном пятачке. Ну, музыка играет. Может, у сумеречников прием. Мало ли по какому поводу аль-самийа могут устроить прием? Кто ж их, неверных, знает... Вот Абид и вызвался разузнать подробнее.

Я бедуин, отчаянно хвастался он! Я обладаю ловкостью ящерицы и хитростью пустынной лисы! Я подкрадусь незамеченным и доставлю госпоже самые последние сведения из логова кафиров! От гвардейцев в предместье сбежал - и от сумеречников сбегу!

Ну вот, подкрасться-то он подкрался. А дальше дело пошло не особо. Что же они там делают?

Может, и вправду прием? Только странный какой-то праздник у них выходит, аж через всю спину мороз дерёт...

Поглощенный размышлениями и мыслями о награде, Абид не сразу услышал шорох за спиной. А когда услышал, было уже поздно.

Бронзовый сумеречный голос звякнул непонятные, но презрительные слова. Юноша вскрикнул и обернулся.

Над ним стояли аураннец с длинным страшным копьем - и Джунайд.

– Ты так сопишь, о Абид, что тебя за фарсах слышно, - усмехнулся шейх.

Юноша громко сглотнул. Покосившись на аураннца, сглотнул еще раз - тот глядел на Абида, как на тарантула. Изогнутое лезвие копья тускло мерцало в ночном воздухе.

– Уходи, - резко приказал Джунайд.

Глаза суфия сузились в две холодные щелочки.

– Уходи, человек, - проговорил шейх с лицом сумеречника.
– Тебе нельзя присутствовать на этой церемонии.

И тихо добавил:

– Она не для человеческих глаз.

А потом сказал еще тише:

– И держись подальше от Тарика, о юноша. Вспомни, что нерегиль сказал тебе на морском берегу. Не становись на пути у его судьбы, избегай несчастья.

Шейх с аураннцем развернулись - и пошли прочь. Даже не посмотрев, поднялся ли Абид с земли и выполнил ли приказ.

Они знали, что бедуин не посмеет ослушаться.

Дрожа с ног до головы, Абид встал и побрел прочь. В спину порывы ветра все еще бросали тихий перезвон струн. Неожиданно над головой свистнуло - и раздался резкий крик ночной птицы.

Это стало последней каплей. Заорав, Абид замахал рукавами и припустил вперед, как антилопа. Он орал и орал, хватая ртом холодный воздух, спотыкаясь, падая, вскарабкиваясь на ноги - и продолжая орать.

Юноша бежал долго - не обращая внимания на оборачивающихся от костров людей, шарахающиеся с дороги тени и гостеприимные огни лагеря по сторонам. Он бежал, пока под ногами у него не оказалась жирная черная земля насыпи под частоколом ограды. Тогда Абид подскользнулся и упал лицом в чернозем, уже больше не крича - лишь тяжело дыша и всхлипывая.

Гвардеец с ножом, трупы на перекладинах, а теперь еще и жуткая музыка и страшный шейх! Воистину, человеку не положено видеть столько ужасов в течение одного дня!

Прохаживавшиеся вдоль ограды часовые не удостоили юношу и мимолетного взгляда. Еще один тронувшийся мозгами - да поможет ему Всевышний.

Абид, воровато оглядываясь, поднялся и принялся отряхиваться. Скрипящие кожей и звякающие железом часовые делали вид, что не замечают паренька.

Юноша был им за это благодарен. Другие обитатели лагеря старательно занимались своими делами. Какое кому дело, что бедуинский парнишка в рваном бурнусе с воплями прибежал откуда-то из темноты, протаранил насыпь и теперь вот стоит, вытирается рукавом и точит слезы с соплями? Если паренька сейчас возьмут и тихо поведут за ограду сумеречники, придется отвернуться - и правильно. Сумасшедшие только людей мутят, а людям и без того страшно.