– Воистину Всевышний был милостив ко мне и я обладаю новостями из новостей для услады твоего слуха, о солнцеликая!
– и Абид отвесил учтивейший из поклонов.

Госпожа изволила всего лишь треснуть его по затылку костяшками пальцев - хвала Всевышнему, на пальцах у нее были кольца, а не перстни.

– Ну?!

Шаадийа, как самая умная, моментально скомандовала невольницам, те вдвинули под госпожу ковер, и Нум, обессиленная, плюхнулась на него со звоном ожерелий. В одну руку ей вложили синий стеклянный стаканчик, а в другую - огромный страусовый веер.

– Я слушаю, слушаю тебя, о порождение гул и шакалов пустыни!

Абид раскрыл было рот, но, видно, Всевышний судил госпоже в тот день совсем другое.

С южной стороны лагеря раздались дикие вопли. Одно слово в них различалось очень и очень ясно:

– Карма-аааааты! Карматы в лагере! Карматы! Спасайтесь кто может!..

Лицо Нум окаменело, и она медленно поставила стаканчик на ковер. И так же медленно отложила веер.

– Какая странная у меня судьба, - пробормотала она, словно не слыша, как ширилось вокруг нее озеро паники.
– В ней каждое дело случается дважды.

Абид сглотнул и припомнил, что случилось в лагере под Гадарой.

И вздрогнул - на ковер рядом с Нум со звоном колец ссыпалась кольчуга.

– Одевайся, сестра, - звякнул голос сумеречницы.

Аураннка стояла полностью готовая для боя: в ихнем панцире из прямоугольных пластинок, в здоровенных наручах и со страшным копьем в руке.

Медленно, словно еще не проснувшись, госпожа Нум потянулась тоненькими пальчиками к груде железных колец - и тут же встряхнулась, дернулась и завозилась с завязками хиджаба: не на него же кольчужную рубаху надевать, в самом-то деле.

Сумеречница раздвинула бледные губы и показала зубы в улыбке. И тут же рявкнула на Абида:

– К бою, говнюк! Где твое ор-ружие?!

Сглотнув набежавшую слюну, юноша бросился за своим кожаным набрюшником - хвастаясь у костров, он гордо называл его "панцирем".

Вопли становились все громче:

– Всевы-ыыышний!.. Смилуйся-ааааа!

Женский визг прорезал воздух и небо - и оборвался. Абид залепил ладонями уши и припустил быстрее.

– ...Выпихивайте их! Выпихивайте их за частокол!
– аураннская княгиня, ослепительная и издалека видная в своем фиолетовом шелке, размахивала копьем и горячила кобылку.

– Берегись! В воротах!..

Что в воротах, вылезло быстро - то ли крыса, то ли ящерица-дрянь щелкала зубищами и мотала серой голой башкой.

– Умри, мразь!
– заорали они на два голоса, и Абид, и госпожа.

Свистя легкими - устали, устали, - все, кто с кольями, припустили к гадине. Гадина запятилась, ощерилась страшней прежнего и - рраз! быстро, точно как ящерица, побежала навстречу!

– А бей ее бей!
– азартно закричали они, тыча в гребенку зубищ кольями.

Палка госпожи зашла зверюге аккурат в глотку и та захрюкотала от натуги, упячиваясь назад. Абид, уже не помня себя от злости и испуга, принялся молотить тварь по хребту - с замаха. По лицу текли то ли слезы, то ли пот, Абид выкрикивал имя Всевышнего, призывая Его на помощь, гадина изворачивалась и цапала когтями.

– Н-на!
– длинное лезвие сумеречного копья мелькнуло под носом, и гадина разом рухнула и обмякла - древко торчало у нее аккурат между лопаток.

Оглянувшись, Абид увидел над звериной себя и госпожу - аураннка разворачивала конягу к частолоколу, там еще мутузились с криками и женским визгом. А с кольями чего-то никого и не было более, а почему?..

И тут госпоже Нум, видно, все же поплохело: она разом осела и завытиралась рукавами, завсхлипывыла, подвывая:

– Больно мне, больно!

Потные кудряшки мотались, платок съезжал все дальше на затылок.

– Бо-оооольно-ооо!..

И лицо у нее стало такое бледное-бледное, даже под грязью было видно.

А потом Абид понял, что мешается зрению. Вот эта тонкая палочка, что мотается из стороны в сторону вместе с причитаниями и всхлипами госпожи - это стрела. И торчит она у Нум прямо из кольчужного бока. А из-под древка прыскает струйками темная-темная кровь.

– Ой...
– растерянно пробормотал Абид, оглядываясь в поисках помощи.

А они с Нум над гадиной стояли вдвоем - а вокруг все лежали, с такими же стрелами, торчащими из боков и груди. Или без стрел.

Всхлипывая и плача от страха и отчаяния, Абид решился обломать древко - Нум заорала страшным, дурным голосом и сомлела. Все так же хлюпая носом и рыдая, юноша подхватил ее подмышки и поволок, по-дурацки пятясь задом. Тут же упал - оказалось, через тело женщины в черной, перемазанной глиной абайе. Посмотрев туда, где должна быть голова женщины, Абид взвыл и зарыдал сильнее. Поднялся, поволок Нум дальше.