– Это как же понимать?!
– сердито вопросил он Шмакова и встряхнул тело, кото-рое немедленно отчетливо ругнулось.
– По нашим расчетам она уже должна была протрезветь, неужели... Или вы ей тут подливали, чтоб вела себя потише?

– Это очень некстати, - сердито заметил Ейщаров. Шмаков развел руками, потом спохватился:

– Эй, эй, я же сказал внутри! Положите ее на место!

– Извини, сержант, думаю, ты, в сущности, мужик неплохой, - Михаил, развер-нувшись, пятерней впихнул внутрь камеры чье-то выглянувшее зверское лицо и за-хлопнул дверь, - но нам чертовски некогда.

– Хотя вы можете взять это, - предложил Олег Георгиевич, аккуратно державший кончиками пальцев цепочку, на которой мерно раскачивался небольшой красновато-фиолетовый камешек. Взмахнув рукой, он бросил украшение Шмакову, и тот, все еще нелепо улыбаясь, машинально поймал его, сжав камешек в кулаке. Тотчас улыб-ка сползла с его лица, Шмаков, сглотнув, уселся прямо на пол, съехав спиной по сте-не, и, уронив подвеску, обхватил голову руками.

– Господи, вы даже не представляете, насколько все хреново!
– глухо простонал он, раскачиваясь.
– С утра до ночи, с утра до ночи... ездят, как хотят!.. Людка, так вообще... в школу вынь да положь... а ремонт так вообще!.. и балкон стеклить... а сантехника так вообще!.. да я их... у-у, сучья жизнь!..

Наклонившись, Шмаков уткнулся лицом в согнутые колени, продолжая стонать. Ейщаров подошел к нему и кусочком замши осторожно поднял подвеску, аккуратно завернул и спрятал в карман.

– Это минут на десять, - сообщил он Михаилу, который смотрел на причитающего сержанта с каким-то священным ужасом.
– Пошли, чего застыл?

– Никогда, - просипел шофер, - никогда не вздумай мне всучить эту побрякушку!

– Не обязательно, что на тебя она подействует так же, - Ейщаров подтолкнул его к выходу.
– Этот александрит всего лишь высвобождает скрытые эмоции. У тебя они наверняка совершенно другие.

– Бедняга!
– сказал Михаил и бегом покинул коридор, подгоняемый головой Шталь, мерно стукавшейся о его позвоночник. Ейщаров торопливо вышел следом. Дежурный все так же безмятежно спал на своем столе. Олег Георгиевич осторожно вынул перстень из его пальцев, и дежурный, не просыпаясь, пробормотал:

– Если б не предписание... сам бы отдал... сам...

– Вы даже не представляете, как я вас понимаю, - тихонько заверил Ейщаров и за-крыл за собой дверь.

* * *

Человек, лежавший на гостиничной кровати под измятой простыней, пытался от-крыть глаза, причем сделать это так, чтобы открывание глаз прошло безболезненно для головы. Очевидно веки были соединены с каким-то жутким механизмом внутри черепа, запускавшемся при малейшем их движении, отчего человек немедленно на-чинал чувствовать себя асфальтом, который взламывают отбойным молотком. Нако-нец, кое-как ему удалось открыть правый глаз. Левый открываться не желал, и ле-жавший решил пока ограничиться одним глазом. Он увидел мутную картину, пред-ставлявшую из себя лимонный потолок и люстру в виде хрустальных колокольчиков. И то, и другое было совершенно незнакомо. В этот момент снова заработал механизм в голове, и человек, поспешно зажмурившись, попробовал предаться воспоминаниям. Но сделать это не удалось. Воспоминаний не было. Застонав, человек сжал ладонями виски и перевернулся на бок. От этого движения в голове неожиданно всплыло имя: Эша Шталь. Поразмышляв с минуту, лежавший пришел к выводу, что это имя его собственное и попытался поискать в темной яме памяти какие-нибудь ассоциации. Через десять минут он вспомнил все, что происходило неделю назад, через пятна-дцать смутно вспомнил позавчерашний день. Кажется, было очень весело, даже не-смотря на то, что день завершился на тюремных нарах. Кажется, там тоже было очень весело. Дальше в памяти вновь зияла дыра, потом почему-то следовала ванна с холодной водой, в которую ее кто-то усиленно макал, и чей-то знакомый голос недо-вольно говорил:

– Мне нужно, чтоб ты ее в чувство привел, а не утопил!

– Как я это сделаю?!
– возмущался чей-то другой знакомый голос.
– Даже я нико-гда так не надирался!

Кажется, потом ее все-таки утопили.

Эша Шталь, окончательно осознавшая себя Эшей Шталь, решила, что это был ночной кошмар, снова открыла один глаз и взглянула на хрустальные колокольчики. В тюремных камерах нет никаких люстр. Значит, она не в камере. Тогда где? При-поднявшись, она решительно откинула простыню, тут же взвизгнула и дернула про-стыню обратно, закрывая обнаженную натуру. Панически огляделась. Комната с не-хитрой обстановкой была совершенно пустой. Рядом с кроватью на стуле висел длинный шелковый халат, разрисованный незабудками, а возле ножки стула стояла ее спортивная сумка. Поверх сумки лежала цепочка с хризолитом, и Эша, потянув-шись, поспешно схватила ее и надела на шею. Едва камень коснулся ее кожи, Шталь ощутила всплеск радостных эмоций, после чего хризолит немедленно превратился в сгусток укоризны, отчего-то напомнив ей Полину. Эша успокаивающе прижала его ладонью, потом, косясь на дверной проем, быстро набросила халат и вскочила, тут же вновь схватившись за голову. Комната качнулась, Эшу повело вправо, и она, сде-лав несколько мелких шажков, встретилась с дверным косяком и накрепко за него ухватилась. Осторожно выглянула в коридор, потом, цепляясь за стену, сделала не-сколько шагов в сторону кухни и остановилась, мрачно глядя на человека в джинсах и легкой рубашке, который сидел на табуретке спиной к ней и, попивая пиво, читал газету. В раскрытое окно заглядывал яркий летний день, и Эша, прищурившись, при-крыла глаза ладонью, потом едва слышно прошелестела:

– Что вы делаете в моем номере?

– Это мой номер, Эша Викторовна, - заметил человек, не оборачиваясь.

– Ладно. Тогда что я делаю в вашем номере?

– Трезвеете, - Ейщаров повернул голову и взглянул на нее с отчетливым снисходи-тельным презрением.
– Ай-яй-яй, Эша. Ай-яй-яй.

– Чего... яй?!
– Шталь опустила руки, пытаясь стоять без помощи косяка, но ее тут же качнуло к другой стороне дверного проема. Ейщаров хмыкнул.

– Вы очень плохо себя вели, Эша. Учтите, что больше я вас из тюремной камеры вынимать не буду.

– Я вас и не просила!
– парировала Шталь, стараясь сфокусировать взгляд на его лице.
– Раз вынули, значит вам было надо...
– она вспомнила свое пробуждение и взвизгнула: - Вы видели меня голой?!

– Угу, - Олег Георгиевич перелистнул газету. Эша подбоченилась, постаравшись сделать это изящно, но потеряла равновесие и чуть не рухнула на пол.