Работорговец-скупщик, предоставил право выбора рабов Амунгу, который и уцепился за этих подростков — трёх девушек — Диену, её сестру Маругу и Норсану, а также двух мальчиков Карнука, и другого, имени которого они не знали — он был откуда-то с дальнего хутора. Так они все оказались в клетках Амунга.

Вначале они думали, что их отправляют как наложников и наложниц к богатому купцу — так им сказал продавец рабов, а когда увидели помещение Амунга для пыток — всё поняли...

Меня они тоже вначале испугались, считая, что я один из подручных изувера, потом всё-таки успокоились.

Вот, фактически и вся их история жизни, два слова — и вся жизнь! Они ничего не видели, ничего знали, вся их жизнь ограничивалась домом владельца, его двором и его покоями. Они без стеснения рассказали, что их готовили быть наложниками, потому опытные женщины и мужчины рабы преподавали им уроки секса. Вот откуда и были их странные вопросы ко мне, когда я привёл их в дом купца.

Я никак не мог их заставить быть свободными — они всё время как бы старались угодить, вздрагивали при моём резком движении, вообще — вели себя так, как будто я сейчас могу взять и убить любого из них прямо на месте, для развлечения. Это и бесило, и вызывало жалость — это надо же так изуродовать психику детей! Им с детства вбивалось в голову и хозяевами, и родителями, что надо угождать хозяину, что его желания, даже самые глупые и странные — выше их желаний, что он как бог — может сделать с ними что ему хочется, и это будет угодно богам. Ведь в следующей жизни тогда они могут родиться хозяевами!

Ну что я мог сделать против такой религии и такой философии? Просто не обращать внимания и вести себя так, как будто всё в прядке и это обычные дети-сироты. Кстати — они так и не знали, где их родители. Вообще-то, даже, немного сложнее — они не знали, кто их отцы — кто матери-то они знали отлично, а вот отца не знали совсем, вернее, отцов... — рабынь предоставляли тем рабам, которые заслужили право на секс хорошей работой, да и размножать же рабов как-то надо! Так что — ничего нового, если вспомнить «случные лагеря».

В общем — открылся филиал школы, где все учили и учились. Эти две недели я намеревался использовать наилучшим образом, и использовал как мог.

С третьего дня у нас уже и пошёл чёткий, заведённый график — днём обучение, вечером разговоры с Рилой о жизни. Дни текли как по накатанной — погода нас радовала, дул постоянный ветер средней силы, раздувающий паруса и вспенивающий волны. Мне нравилось путешествие — давно не был в такой безопасности и здесь не нужно было куда-то бежать и кого-то убивать — валяйся, спи, занимайся любовью и учись — в общем-то нормальная жизнь, что-то вроде студенческой сессии, как с усмешкой говорил себе я. Команда нас не беспокоила — матросы с нами почти не общались, я имею в виду с Рилой и со мной, а ребята почти сразу стали им своими, смеялись, шутили, о чём-то с ними переговаривались. Я даже немножко позавидовал — мы-то для простых матросов были чем-то средним между богами и демонами — знаменитый акома и его женщина. Видимо, всё-таки кто-то доложил им о моих приключениях и о том, как нас провожал Саркол...

Уже поздним вечером, перед сном, я старался уделить время общению с Семенем — как учил Варган, входил в транс и обращался к нему, пытался слиться с ним, почувствовать его, и с каждым днём ощущал, что наша связь с ним укрепляется. Иногда на меня накатывала волна запахов, ощущений, каких-то чужих переживаний, картинок, которые я никогда в своей жизни не видел.

Поговорив с Рилой, я узнал, что по таким признакам у детей обнаруживают талант к шаманству — их отправляют в специальные школы, отрывая от родителей, где и учат работать с магией — тут её называли шаманством.

Настоящие маги, читай — шаманы, тут были редки, пользовались большим уважением, и редко вмешивались в жизнь общества — если их было один на несколько тысяч, то как капля в море они вряд ли могли оказать какое-либо существенное влияние на жизнь людей. Хотя...кто знает.

Дней через восемь моя рука уже приобрела более-менее приемлемый вид — кости отросли настолько, что уже видно стало очертание будущей кисти — только в уменьшенном, как бы карикатурном размере. Мне всё равно приходилось скрывать руку под повязкой, так что даже капитан осторожно поинтересовался — нет ли у меня там какой-нибудь заразной болезни? Я развеял его опасения, сказав, что под повязкой накладывается специальная акомская мазь для правильного восстановления пораненной руки — бандиты в переулке напали и мне пришлось защищаться. Капитан усмехнулся и понятливо кивнул головой, промолчав: ври, мол, ври — я-то знаю!

Ещё через день наш бодрый ветер сменился глубоким штилем, таким, что море застыло сверкающим зелёным зеркалом.

Капитан и офицеры команды за обеденным столом были хмуры и неразговорчивы, и только вездесущая Рила сумела вытащить из них нужную информацию:

— Капитан, скажите, а чего вы так скучны и хмуры, как будто кто-то умер? Не поделитесь своими мыслями — я же вижу, что вы сильно озабочены! Ну — перестал ветер дуть, потом начнёт, и что такого?

— Вы не понимаете, госпожа Рила — видите, там, на горизонте, тёмное маленькое облачко? Видели — наши матросы убрали все паруса, задраили люки и привязали всё, что лежит на палубе? Молитесь тому богу, который вам покровительствует — а мы будем молиться нашим богам — чтобы уберегли от беды. Через несколько часов будет шторм, и я думаю — нам придётся очень туго. Прошу вас закрыть окна в каюте, потушить масляные светильники и приготовиться к самому худшему — капитан ещё сильнее нахмурился и одним глотом вылив в себя содержимое кружки, встал, собираясь уйти.

Я остановил его:

— Скажите — как далеко мы находимся от Арзума? Как вы предполагаете — откуда будет ветер и куда нас понесёт?

— Ветер? С той стороны, где облачко. Значит — нас потащит в сторону Арзума. До него сутки пути нормальным ходом. Сколько теперь займёт путь до Арзума и куда нас вынесет — я не знаю. Это только богам известно. Есть догадки, но они очень нехорошие и я о них промолчу.

Ураган ударил уже под вечер. Все, кто представляют себе девятибалльный шторм просто сильным ветром, жестоко ошибаются. Это реально страшно... Откуда я знаю что шторм девятибальный? Не сомневаюсь, что такой — ну какой ещё может быть по мою несчастливую голову? Конечно, девятибалльный, такой, чтобы летать по каюте как мяч, чтобы вещи стали живыми и скакали, ударяя нас по голове так, чтобы искры сыпались из глаз.