…Некогда дервиш Ходжа Зульфикар женился на спелой юной деве жене Анор-Султан и ушел с ней в дальний кишлак Семи-ганч…

И там в одинокой кибитке мазанке окраинной саманной уединился угнездился блаженно с ней…

И хотя ночи даны для любви а дни для размышлений и трудов, дервиш и во днях неистово воздыхая воздымался над сахарной ленностонущей женой своей…

А на его калям-перо и на китайскую синьцзянскую рисовую бумагу не ложились уже слова божьей мудрости а ложилась дорожная квелая жирная пыль из открытого забытого окна…

А тут в кишлаке гостил бродил Ходжа Насреддин.

И он всякий день являлся к кибитке Ходжи Зульфикара и всякий раз глядел чрез оконный бычий пузырь и видел там

вздымающуюся спину и трепещущие как жаворонки в весеннем семиганчском небе радостные ликующие ягодицы дервиша…

И утопающую бушующую змеино под ним алавастровую сахарную нагоногую спелогрудую персиковую Анор-Султан…

О!.. А!..

…И много дней приходил Ходжа Насреддин к кибитке Ходжи Зульфикара и глядел завистливо на бездонное соитье, но дервиш молча криво мычал, ибо любви мешают трезвые слова и лишь иногда дервиш стонал как плодовый малиновый вешний осел:

— Иа, иа, иа…

Это дервиш чуял в себе осла и ликовал…

И от осла ликовала разъяренно удоволенно Анор-Султан!..

Аллах создал ночь для бездонной бессонной любви до утра!

Аллах создал день для отдохновенного сна! сна! сна!..

Чтобы опустошенный за ночь зебб наполнялся соком для новой ночи любви, как ночное ведро для дождя, до утра! до утра! до утра!..

Айя!

И потому истинные подлунные мужи любви никогда не видели не знали солнца! не видели скучного слепого дня!..

Наконец Ходжа Насреддин не удержался и сказал у бычьего открытого окна:

— Эй, собрат Ходжа Зульфикар!..

Аллах разделил зебб и калям!..

Кто много грешит зеббом — того лишает божьего дара муд-

рости Аллах!..

И у того Он отнимает калям-перо что утопает в

глухой равнодушной пыли!..

Ийи!

Печально глядеть как мудрец дервиш превращается в хара-яра-осла!..

Иа… иа… иа…

Ты стал рабом своей блаженной жемчужной перламутровой струи, Ходжа Зульфикар!..

Ты стал рабом своей блаженной жемчужной перламутровой струйки-змейки выходящей из твоего зебба в ненасытное роящееся медовое лоно твоей младой жены, Ходжа Зульфикар!..

Айя!..

Иль отныне зебб лишь твой калям?..

Айя!..

…Тогда Ходжа Зульфикар услыхал стал и опечалился внял но не сошел с шелковых телес разъяренно покорной сладимой Анор-Султан своей ибо слепо бушующий как горная река осел не усмирился в нем.

На следующий день Ходжа Насреддин вновь встал у лазоревого пылкого безумного ослиного окна Ходжи Зульфикара:

— Мой брат Ходжа Зульфикар!..

Ты внял тому что Аллах разделил зебб и перо-калям?..

Иль к вратам смерти влечет тебя твой неистовый бешеный зебб?..

Иль вслед за зеббом — а он всегда в аду — туда вступила и твоя ослепшая нога?..

И голова?.. И жизнь?.. И бессмертная душа?..

Айя!..

— О Ходжа Насреддин!..

Я соединил то что веками разделял каменным слепым дувалом Аллах!..

Я соединил зебб что ведет в ад и калям что ведет в рай!..

Гляди! взирай! уповай!..

И тут через окно Ходжа Насреддин увидел, что халвотелая нагая пышущая как златая хлебная печь-танур Анор-Султан распласталась раскидалась разметалась лебедиными перламутровыми спелыми ягодицами на белопенной кунградской кошме словно змеиный молящийся бездонно припадающий к земле лбом мусульманин…

А Ходжа Зульфикар медово припадал упадал к телесным сластям сахарам живым ее воздымающимся до потолка а в руках он держал дрожащее перо кисть калям…

А на атласной лоснящейся долгой шелковой спине Анор-Султан лежала рисовая лоснящаяся синьцзянская атласная бумага…

И Ходжа Зульфикар одновременно сладостно часто припадая прилипая к жене писал калямом тихие вдохновенные безумные слова на бумаге но из-за бушующей спины Ходжи Зульфикара Ходжа Насреддин не мог разглядеть эти слова…

А шейх забвенно воспаленно вознесенно шептал:

— Ходжа Насреддин, я соединил то что веками каменным

дувалом разъединял Аллах!