— Отец кто-то стучит в одинокую нашу дверь…

Кто-то пришел по первому снегу кто-то заблудился в снежном нашем варзобском ущелье…

— Касымджон сын открой им…

…И два путника в косматых чапанах чабанов входят в нашу утлую кибитку…

И сразу тесно душно стало в нищей кибитке нашей…

И путники улыбаются и говорят «Ассалом Алейкум» и другие слова на ином непонятном языке…

Локайцы или ургуты или карлуки что ли?…

А их язык гортанный не знаем мы…

А они не знают таджикского но улыбки нежные на скуластых лицах их — слова их…

…Тогда дервиш Ходжа Зульфикар и сын его Касымджон расстилают праздничный дастархан…

И все фрукты каймак и горячий плов закутанный в одеяло на завтра и сладости бухарские — все что есть в кибитке ставят пред гостями заснеженными нечаянными…

И винятся маются хозяева что мал дастархан в войну гражданскую…

И последнюю бутылку бухарского вина сокровенного припрятанного разливают в пиалы…

И гости пьют едят и улыбаются…

…Ах в первый свежий нежный январский снег так сладко плещется клубится старинное алое бухарское вино в пиалах!..

Ах по древнему бухарскому обычаю надо выпить пиалу алого огненного вина…

А потом заесть запить его первым талым снегом!.. чтоб в горле что ли было свежо бело ледово огненно ало ало ало!..

А гости были голодны как все люди в гражданскую войну…

И ели алчно и руки их дрожали от глада…

И они благодарили хозяев глазами а не словами ибо язык их был глух и непонятен…

А потом дервиш и сын его постелили для гостей самые нетронутые девственные расписные одеяла приготовленные для

грядущей свадьбы Касымджона хотя одеял было мало…

Но гости помолились после обильной еды и вина и чая и попрощались потому что дорога их кочевая дальняя и извилистая шла дальше…

И в кибитке дорога эта не останавливалась не сворачивалась как змея целебная на зиму под камнем…

Тогда дервиш и сын его завернули гостям в два больших платка на дорогу два новых чапана-халата и два свадебных одеяла и халву с последними конфетами самаркандскими…

Всё что было у них отдали они гостям…

…И уже была ночь за дверью кибитки…

И метель первых снегов стала утихла уже не билась как хвост-обрубок собаки волкодава при виде долгостранствующего возлюбленного хозяина…

А метель первая смущенно лежала на горах…

Окрест одинокой кибитки бело было от девственных снегов и нежно было и хрустально струился колебался дивными волнами холодами кружевами воздух гор.

И Касымджон проводил немых улыбчивых локайцев и вернулся в кибитку где дервиш уже улыбчиво удоволенно спал на дряхлом одеяле…

Тот кто отдал всё людям — тот блаженно пустынно счастлив…

И тот говорит с Аллахом…

И тот готов к Великому Странствию не отягощённый земными дарами…

…Сынок теперь мы отдали твои блаженные свадебные одея-ла-курпачи — теперь отложим твою свадьбу…

Но Аллах даст новые одеяла — раз он дал тебе спелый зебб-фаллос!..

Айхха!..

— Отец, отец! там на свежем нетронутом снегу нет следов от наших гостей!..

Они ушли не оставив следов на снегу!..

Они не позволили мне проводить их…

Но я тайно вышел вслед за ними из кибитки — и вот на нетронутых снегах свадебных невестиных снежных одеялах простынях нет следов от ног гостей наших!..

Словно от невесты которая не девственница!..

Ейхха!..

Они приехали на машине? но нет следов машины…

Они на конях? но нет следов коней на снегу…

Отец кто они?..

— Сын никому не говори! тут божья тайна!..

Иль тут вино ало старинное ало бухарское ало дурманное наши головы расплескало затуманило?..

Иль мы блаженно терпко пианы?..

— Отец я не пил вина!..

Моя пиала нетронута как снега окрест кибитки!..

Но я видел! видел! видел — когда один из локайцев ел

плов — он неосторожно распахнул несметный власатый чапан чабана и я увидел белоснежное смятое тугое крыло…