В моем родном, незабываемом, томительном гнезде, гнезде человечьем…

… О цикада детства! где нежно поёшь ты?.. где ты?..

…Я всегда с тобой…

Но я никогда не ел воробьиных птенцов, как мои друзья-мальчишки.

Но я никогда не разорял птичьих сокровенных гнезд…

Потому что те, которые разоряли в детстве птичьи гнезда — потом будут крушить, крошить человечьи гнезда-дома, и целые города, и селенья, и страны, и народы…

Но я никогда не рвал крылья стрекозам, и птицам, и бабочкам, и майским, кораллово-перламутровым доверчивым жукам маслянисто-бархатистым…

…Из-за этих стрекоз и жуков я вечно дрался с мальчишками и вечно ходил с разбитым древнебиблейским своим провокационным, бедным, обреченным носом…

О Боже!.. Столько времени прошло, а я и сейчас могу погибнуть слепо за стрекозу, жука, муравья безвинного… А что уже говорить о безвинно страждущих человеках, которых — увы! — в мире становится всё больше…

И!..

И!..

Я никогда не забуду День Победы — 9 мая 1945 года!

Я, голодный мальчик, шел по городу, и все дома были открыты, распахнуты, и меня звали в каждый дом и обильно кормили, поили (и даже сухим грузинским вином) и ласкали, как родного — и это было великое братство, и это была великая человечья семья.

Только война — увы! — рождает такое братство людское и забытую любовь, сладкую дрожь всечеловеческую…

Такого дня больше не было в долгой жизни моей…

Тогда я вернулся домой к матери своей необъятно счастливым от всечеловечьей любви и пьяным от грузинского вина…

«…Мама, мама! сегодня все люди любят меня, как ты всегда любишь меня… да!.. Сегодня все люди — мои мамы… И это уже рай на земле…»

О Боже…

…Тогда, при коммунистах, мы были винтиками в живой Машине Государства, а нынче, при демократах, мы винтики, брошенные на дороге, вдали от разграбленной, мёртвой Машины… да!

Тогда все говорили: “Генералиссимус Сталин! Великий Хозяин выиграл войну! Он победил Гитлера и сокрушил самую страшную фашистскую армию!..”

Да!.. И что же правда прошлых дней становится ложью настоящих?.. как новая одежда со временем становится ветошью?..

Разве Истина может износиться?..

Но! но кто мне вернет тот день?..

Тогда я втайне радовался и гордился какой-то тайной связью лично между мной, безымянным мальчишкой с окраины великого СССР, и великим Генералиссимусом Сталиным, ведь это Он лично убил моего отца!..

И, значит, Он лично, кровно, тайно что ли связан с моей жизнью и семьей?..

О!..

Это из-за моего бедного, тихого, улыбчивого отца Великий Генералиссимус на стреляющем мотоцикле приехал в наш окраинный Сталинабад, в тюрьму, в сарай с алым, живодышащим песком, чтобы убить моего отца, чтобы заменить мне отца…

О!.. Как же далеко и заботливо ехал он из Москвы в наш пыльный Сталинабад!.. Ведь мать сказала мне, что он убил отца моего…

Потом я узнал, что Генералиссимус на мотоцикле стреляющем приходил, приезжал во многие семьи и со многими был лично, кровно связан… кроваво… связан…

И потому весь народ-сирота любил его, как своего убитого Отца!

…О, человеки!.. И в страхе своем вы возлюбите убийц отцов ваших… да!..

О Господь мой! как же насыщена, запутана сладкими страданьями жизнь человеческая! как богата! как сладка! как остра!..

Жизнь божественно извилиста, как козья тропа в горах, а смерть пряма, как ниспадающий пенно-жемчужный водопад…

Эту истину я потом узнал… когда полюбил водопад…

А пока…

…А пока августовской, звездопадной, осиянной ночью всеблаженной сталинабадской я, дитя, сплю на железной кровати во колыбельном, пыльном, уютнейшем, сокровеннейшем дворике своем…

Ночь, ночь, ночь всепахучая, азиатская, всепыльная…

Уже давно в таджикских нагорных садах созрели, измлели плоды, плоды…

Уже голодные человеки сладостно съели те плоды, а те, что остались на деревьях — тех съели червь и пыль…

А Плеяды текут, сыплются в небесах сыпучих полыхающих…

Август-звездопадник царит, серпень-густарь царит, пылает во вселенной, как корабль золотых, спелых колосьев и плодов… плывет…

И вдруг!

О!..

И вдруг лицо матери моей в сыпучих летящих звездах склоняется, смиряется, витает надо мной…

Лицо, лицо матери моей в летящих звездах плывет, ликует, любит надо мной…

Лицо матери моей в ночных падучих звездах похоже на тугую, обильную гроздь сладчайшего, гиссарского, таджикского винограда…

И гроздь нежно касается меня.

Лицо матери моей в смоляных нежных кудрявых власах склоняется надо мной в звездах текучих вселенских…

Я замираю.

Я притворяюсь спящим, но мать, но мама, но мамочка, но матерь ночная, вкрадчивая моя чует, что я не сплю.

И вот она губами и власами своими щекочет, ласкает, завороженное, блаженное лицо мое.