Русская поэзия Китая: Антология
вернуться

Колосова Марианна
Шрифт:

ИЗИДА ОРЛОВА

ЛАЙФУ

Красный отблеск слился с ночью голубой, Все окутав фантастичной пеленой… Мириады разноцветных фонарей Разметались ярким заревом огней. На цементовых панелях гул и крик, Змеезвездами летающий хаос, Едкий дым, гудки безумствующих рикш, И в глазах стеклянных блещущий наркоз. Монотонно плачет струнный тачинкин В чайном домике, стоящем на углу: И в фаянсовых посудах чай лянсин Носит грустный узкоглазый бой Лайфу. Желтоликое мерцанье возле кан, Тусклых лампочек на столиках резных, И агатовые трубки «за даян» Привлекают посетителей ночных. Скоро месяц, как, приехав из Чифу, Где растут индиго белые кусты, Курит опий узкоглазый бой Лайфу, В дымке серой расплавляя боль тоски… Отдаленно плачет струнный тачинкин… Перед ним в пожаре факельных лучей Разукрашенный цветами паланкин, В белых траурных одеждах ряд людей. Словно тень он видит образ дорогой, Фермуарами увитый бледный лоб, Красной шелковой обтянутый канфой С золотыми иероглифами гроб. И сиреневой фатою тонкий грим Лик покрыл, как погребальный алтабаз. И Лайфу, вдыхая жадно знойный дым, Видел солнце и цветы в последний раз..

СЛИЯНИЕ

Если ты уподобишься птице, Пролетающей над океаном, Если яркой и нежной зарницей Загоришься над белым туманом, Если сердца звучащие токи В лепестках заструятся бегоний — Ты взойдешь в золотые потоки Круговых бесконечных гармоний.

ИНКАРНАЦИЯ

В царстве камней и металлов Был ты светлейшим алмазом, Солнце тебя проникало Своим лучезарным глазом. Жил на земле ты цветком — Ландышем хрупким и белым; После пришел мотыльком Порхающим и несмелым. В нерукотворных сферах, В гамме цветных композиций Был ты соколом серым — Тысячелетней птицей. Стал ты потом человеком, Гением низших творений: Этим коротким веком Кончится цикл воплощений. Дальше твой путь на планеты: Звезд золотых мириады Примут носителя Света, Сына предвечной Монады. INRI в уме озаренном Именем станет Христовым: Перед божественным троном Будешь ты ангелом новым.

«От невзгод суеты и насилия…»

Посвящается В. П.

От невзгод суеты и насилия Я иду в бесконечность небес: В небесах серебристые лилии И мистический розовый крест. Весь мой путь аскетизм и терпение, А награда — твой хрупкий астрал И таинственный сон посвящения На вершинах сверкающих скал. По ступеням, судьбою начертанным, Я иду в бесконечность небес: В небесах ты, мне данный бессмертием, И над нами сияющий крест.

АЛЕКСАНДРА ПАРКАУ

ХАРБИНСКАЯ ВЕСНА

Харбинская весна… Песочными смерчами Метет по улицам жестокий ураган, И солнце золотит бессильными лучами Взлетевшего шоссе коричневый туман. Несутся встречные прохожие, как пули, Одежды их чертят причудливый зигзаг, В хаосе мечутся извозчики и кули, И рвется в воздухе пятиполосный флаг. Харбинская… весна… Гудят автомобили, Кругом густая мгла, пирушка злобной тьмы, Китайцы все в очках от ветра и от пыли, Японцы с масками от гриппа и чумы. Очки чудовищны, и лица странно жутки, В смятенном городе зловещий маскарад. Ни снега талого, ни робкой незабудки. Ни звонких ручейков, ни вешних серенад. Харбинская весна… Протяжный вой тайфуна, Дыханье стиснуто удушливой волной, В зубах скрипит песок, и нервы, точно струны, Дуэт безумных дум с безумною весной. Где запах первых трав? Разбрызганные льдинки? Великопостных служб томящий душу звон? На вербах розовых прелестные пушинки? Базаров праздничных приветливый гомон? Харбинская весна… В разгуле общей пляски Кружится дико жизнь в бесправьи и чаду, Кружится прошлое, напев забытой сказки, Мучительный кошмар в горячечном бреду. А будущее? Смерть? Возмездие? Расплата? Печально бродит мысль на склонах прежних лет По всем родным местам, где я была когда-то, С любимыми людьми, которых больше нет…

ВОСПОМИНАНИЕ

Неширокая лента пляжа И широкий простор реки. Скоро ночь синей дремой ляжет В остывающие пески. И под шелест, под плеск и вздохи На скамеечке — я и он — Собираем святые крохи Позабытых давно времен. Точно надписи на могиле, Имена дорогих нам мест, Где мы порознь когда-то жили И поставили вместе крест. Запоздавших увозит катер, Полон тайны ночной Харбин, Тихо Сунгари волны катит В гаолянах чужих равнин. Ночь мечтой и загадкой манит… Это Сунгари или нет? Не другая ль река в тумане Нам струит серебристый свет? Не другие ль в сплошном сиянье Всплыли зеленью острова? Не тревожьте воспоминанья… Не услышит наш зов Нева… 1937

ПОД СИРЕНЬЮ

Пятнадцать лет не получала писем И потеряла к прошлому пути, А ведьма-жизнь заржавленною спицей Спускали петли… Не найти. И вдруг восторг нежданного подарка: В саду цвела лиловая сирень, Открытку принесли с французской маркой В сияющий весенний день. Какой-то портик и листок аканта, Венчающий красивый взлет колонн… Париж — Харбин. Две доли эмигранта, Часовни наших похорон. Вновь прошлое протягивает руки, Встают черты печально стертых лиц. Пятнадцать лет, пятнадцать лет разлуки, Пятнадцать вырванных страниц. Те юноши в мундирах, в ярких формах — Бродяги, нищие, шоферы, кучера. Те девушки с надрывом семьи кормят, Склонившись над иглой с утра. Те дети выросли без света и причала, Красавцы обратились в стариков… И на открытку солнце осыпало Кресты сиреневых цветков. 1937

ВЕСНА В ХАРБИНЕ

Все пусто и голо, все пусто и голо, Ни снега, ни льдинок, ни брызг… Весеннее солнце с улыбкой веселой По небу катает свой диск. Размашистый ветер порывисто дует, Взметает клубами песок; Под крышей голубка любовно воркует, Ей вторит ее голубок. О, бедные птицы и бедные люди, — Тоска, обреченность и гнет! Пусть скажет хоть сердце в измученной груди, Что это весна к нам идет.

БЕГСТВО

В мелких тучках небо голубое, Вся в лучах разбрызгалась зима. Бросились испуганной толпою, Забегали в фанзы и дома. Лошади, орудья, пехотинцы, Все смешалось… Громыхал обоз, И ронял смертельные гостинцы Желтый шмель — гудящий бомбовоз. Бухали по городу снаряды, Гул стоял шагов, колес, подков… Розовели празднично ограды Облачком круглившихся дымков. И валились серые в тулупах На дорогах, улицах, углах… Отражалось у лежащих трупов Солнце в застеклившихся глазах. И валились в ярком зимнем свете, Не померк нарядный чудный день, — Бедные замученные дети Нищенских китайских деревень. Застывали мертвые, нагие Без могил, без гроба, без имен… А в Харбин входили уж другие, Шелестя полотнами знамен.