Русская поэзия Китая: Антология
вернуться

Колосова Марианна
Шрифт:

НОСТАЛЬГИЯ

Я сердца на дольки, на ломтики не разделю, Россия, Россия, отчизна моя золотая! Все страны вселенной я сердцем широким люблю, Но только, Россия, одну тебя больше Китая. У мачехи ласковой — в желтой я вырос стране, И желтые кроткие люди мне братьями стали: Здесь неповторимые сказки мерещились мне, И летние звезды в ночи для меня расцветали. Лишь осенью поздней, в начальные дни октября, Как северный ветер заплачет — родной и щемящий, Когда на закате костром полыхает заря, На север смотрю я — все дольше, и чаще, и чаще. Оттуда — из этой родной и забытой земли — Забытой, как сон, но во веки веков незабвенной — Ни звука, ни слова — лишь медленные журавли На крыльях усталых приносят привет драгоценный. И вдруг опадают, как сложенные веера, Улыбки, и сосны, и арки… Россия, Россия! В прохладные эти задумчивые вечера Печальной звездою восходит моя ностальгия. 19 сентября 1943

ХУЦИНЬ

Чтоб накопить истому грустную, Я выхожу в ночную синь, Вдали заслыша неискусную И безутешную хуцинь. Простая скрипка деревянная И варварский ее смычок — Но это боль почти желанная, Свисток разлуки и дымок. И больше: грусть начальной осени. Сверчки, и кудри хризантем, И листопад, и в смутной просини Холма сиреневатый шлем. Кто дальний, на плечо округлое Хуцинь послушную склоня, Рукою хрупкою и смуглою Волнует скрипку — и меня? Так сердце легкое изменится: Я слез невидимых напьюсь И с музой, благодарной пленницей, Чужой печалью поделюсь. 10 августа 1943

ВИД НА ПЕКИН ИЗ БИ-ЮНЬ-СЫ

Стою, как путник давний и бездомный, У мраморного белого столба, И город подо мной лежит огромный, Как целый мир, как море, как судьба. Так высоко стою, так величаво Вознесся храм Лазурных Облаков, Так высоко, что умолкает слава И только ветра слышен вечный зов. О, если бы, прервав полет невольный, Сюда прийти, как голубь в свой ковчег, Впервые под сосною белоствольной Вздохнуть и упокоиться навек! Да, если бы, как трепетная птица, Здесь обрести прибежище в грозу, Так спрятаться, врасти и притаиться, Чтоб смерть забыла — и прошла внизу! Я тих, но быть могу еще неслышней. Я дело сделал. Я ненужный мавр. О как я рад, как счастлив я, Всевышний, Что нет хоть здесь ни лавров, ни литавр! 27 июля 1943

В ШАНЬХАЙГУАНЕ

Поднявшись на стены у «Первой Заставы Вселенной», Оттуда смотреть на прекрасные дымные горы, На город, умолкший внизу, на поселок застенный, На эти раздвинутые далеко кругозоры! Зубчатые стены побиты в бесчисленных войнах, Тяжелые своды осели, близки к разрушенью. Но осликов кротких отрада — меж вязов спокойных В полуденный зной отдыхать под зубчатою тенью. На западном небе резка Барабанная Башня, Где мудрый Вэньчан восседает под сумрачной аркой. Студент, чтобы стать на экзамене трудном бесстрашней, Там свечи приносит душистые жертвой неяркой. А вечером, в уединенном углу ресторана, Сквозь приторный голос ловить отдаленную скрипку И снова в безумие падать, и жаждать обмана, И гордое счастье свое отдавать за улыбку. Я, как собиратель камней дорогих и жемчужин, Что прячет их нежно в резные ларцы и шкатулки: И каждый прохожий мне дорог, и каждый мне нужен, И память хранит вечера, города, переулки. О жадное сердце, о неутолимое море, Несытая бездна, ужель тебе мало и света, И счастья, и знанья, и зла, и бесценного горя — О, что ты ответишь и чем ты заплатишь за это? 23 августа 1943

СЯНТАНЬЧЭН

В Сянтаньчэн рано — на рассвете — Отдыхать ходят облака. В Сянтаньчэн улетает ветер, В Сянтаньчэн тянется река. Сянтаньчэн — за холмом прохладным: Днем туда голуби летят, А потом фениксом нарядным В Сянтаньчэн прячется закат. В Сянтаньчэн просятся улыбки, В Сянтаньчэн сходятся мечты. Про него всхлипывают скрипки, На него молятся цветы. А когда бархатное знамя Тишины ляжет на холмы, Я спешу, окрыленный снами, В Сянтаньчэн из моей тюрьмы. По одной, радостной, дороге — В Сянтаньчэн, в мир и тишину! К моему счастью-недотроге, Верно, путь не заказан сну? А когда возвращаюсь рано В мой глухой ежедневный плен, Вновь ползут встречные туманы Отдыхать — снова в Сянтаньчэн. 11 октября 1948

ПОСЛЕДНИЙ ЛОТОС

В начале сентября. От зноя отдыхая, Вечерняя заря Горит в садах Бэйхая. Прозрачны и чисты Сиреневые дали. Надменные цветы, Цветы уже увяли. Торжественная тишь Над мертвыми стеблями. Последний лотос лишь Один воздет, как знамя. Стой. И не бойся ран. Стой, гордый и отвесный, Как древний великан, Держащий круг небесный! Так некогда и мы — Но побеждали зимы, И на ветру зимы Мы таяли, как дымы. Мы были, как орлы, И в синеву любили Бежать от сонной мглы, От пешеходной пыли. Быстрее южных льдин Проголубели годы, И я стою один, Последний бард свободы. 10 сентября 1943

СОЧЕЛЬНИК

Так по закону выходит причин и последствий: Стал я безродным, какое же мне Рождество? Но почему-то в сочельник, как некогда в детстве, Сердце взлетает и ждет неизвестно чего. Думал, что вот, равнодушный и томно-усталый, Жизнь искалечу, эффектно, расчетливо комкая. Вышло иное: узлы и свистки, и вокзалы — Жизнь, как у всех, — небольшая, незлая, негромкая. Если бы снова в страну продолжительной ночи, Ту, где сейчас, пред рожденьем короткого дня, Может быть, смотрят твои дальнозоркие очи, На фотографии видя живого меня! Я подойду и скажу тебе ласково: «Мама, Хочешь, со мной поделись предрассветною скукою. Или позволь мне, я „Тристиями“ Мандельштама, Глухо скандируя, сердце твое убаюкаю». Многие ночи не спишь ты от серой тревоги И повторяешь, вседневно, всенощно скорбя: Как я могла не окликнуть, не стать на пороге, Как я могла оторваться сама от себя? Я пойду и скажу тебе… Ночь не услышит, Ночь поседела, состарилась, скоро скончается. Кто же услышит? За окнами ветер колышет Вечнозеленые ветки, и ветки качаются. 14 декабря 1945

РОССИЯ

Живу тревогами своими О бедном сердце, о семье, А ты, Россия, только имя, Придуманное бытие. Шесть букв, не вовсе позабытых, И почему бы не забыть Ту из Америк неоткрытых, Куда не мне, не мне доплыть? О да, ты — заспанное слово, А столько слов нужней, звончей: Как звуки языка чужого, Как скрипки ветреных ночей. Зачем же смутною любовью Я создаю тебя? Вот-вот Вскипят сухие буквы кровью, И давний призрак оживет. Ужели в красоте раскосой, В обетованьях смуглых тел Голубоглазой, светлокосой Одной России я хотел? 19 ноября 2+55