посчитавшую себя достойней остальной, гораздо большей её

части, прикрываясь лозунгами о свободе. Не зря сказал — уж

не помню кто, — что если в каком-то государстве заходит

вдруг разговор о свободе, то там присутствует шкурный

интерес, — не отступал Николай Петрович.

— Согласись же, наконец, что всё время вашего

правления — это время издевательства над собственным

народом. Для большей наглядности вспомни хотя бы вашего

кумира — этого изверга Сталина.

— Если ты причисляешь меня к «этим извергам», тогда

давай говорить о твоих кумирах, выкалывавших глаза

зонтиками парижским коммунарам, зверски убивавших

Либкнехта и Люксембург, издевавшихся над прогрессивными

людьми во всем мире: топивших в траншеях с нечистотами в

Парагвае, засовывавших змей в половые органы женщин в

Южной Африке, а ещё гораздо раньше выбрасывавших

новорояедённых младенцев рабынь свиньям, бродящим по

улице, избивавших илотов-рабов в Спарте, которых было в

десять раз больше самих спартанцев. В Древней Греции это

тоже считалось демократией! Если говорить о ваших

издевательствах над простым народом, давай вспомним все

восстания рабов, все крестьянские войны во Франции, в

Германии, религиозные войны и крестовые походы в Чехии,

все крестьянские войны в России, где процветало рабство

почти до двадцатого столетия. И всё это происходило от

хорошей жизни восставших?! Вспомни ваших торговцев

«чёрным деревом», вывозивших рабов из Африки, вспомни

Конкисту и колониальные войны. Вспомни все права

привилегированных классов по отношению к угнетённым:

пресловутые права сеньоров, право первой ночи в Европе,

право первого удара в Японии и тому подобное. А когда с

213

приходом к власти коммунистов вдруг оказалось, что всё это

рухнуло, и стало понятно, что возможны отношения,

противоположные прежним, что новое государство уже не

защищает агрессивный индивидуализм, а последняя попытка

противопоставить ему фашизм провалилась, тогда на Западе

вдруг возникло понятие «права человека». В связи с этим

тебе не кажется, что коммунисты воспитали мир?

— Ты забыл, сколько народу погибло за время правления

ваших «воспитателей»? Тех, что отняли у народа свободу?

— Свободу?! Ты думаешь, на Западе в то время была

свобода? Я вот недавно слышал, как один из ваших умников,

оправдывая Кровавое воскресенье, говорил, что в Англии

примерно в то же время правительство расправилось с

рабочим выступлением покруче царя. Может быть, ты

забыла, что уже в тридцатые годы в Италии у власти был

Муссолини, в Германии — Гитлер, в Испании — Франко, что

многие западные страны имели колонии в Африке, в Азии,

где беспощадно подавляли все национальные выступления. А

в США? Помнишь, почему начали праздновать Первое мая?

А Мексика и Латинская Америка? Это те же колонии для

США. Я уже не говорю про Японию, которая воевала во всей

Юго-Восточной Азии.

— Ну всё, всё! Перестаньте! — вмешалась решительно

Анна, понимая, что перепалка усиливается не в меру. —

Давайте лучше выпьем. Женя, что ж ты не наливаешь дамам?

— Нет, подождите! — сопротивлялся Николай Петрович.

— Отец, успокойся! Не порть настроение, — уговаривал

его Владимир Николаевич.

— Всё! Больше не буду. Давайте выпьем.

— Да ты и так уже пьяненький.

Виктор жалел, что встрял в разговор, спровоцировав тем

самым этот спор, хотя и понимал: возникновение его было

неотвратимо, поскольку такие споры теперь происходили

повсюду, словно люди начали вдруг делить что-то, одни —

считая, что имеют на это право, другие — что те не имеют на

214

это никаких прав. Вспомнилось: «Посеяно зло, но ещё не

пришло время искоренения его».

Веселье продолжалось уже в благодушной атмосфере,

словно все сговорились не переступать некий обусловленный

порог общения, чему, впрочем, содействовало и то

обстоятельство, что Николай Петрович вскоре заснул на