В кварталах дальних и печальных
вернуться

Рыжий Борис Борисович
Шрифт:

«У памяти на самой кромке…»

У памяти на самой кромке и на единственной ноге стоит в ворованной дубленке Василий Кончев — Гончев, «гэ»! Он потерял протез по пьянке, а с ним ботинок дорогой. Пьет пиво из литровой банки, как будто в пиве есть покой. А я протягиваю руку: уже хорош, давай сюда! Я верю, мы живем по кругу, не умираем никогда. И остается, остается мне ждать, дыханье затая: вот он допьет и улыбнется. И повторится жизнь моя. 1999

«До пупа сорвав обноски…»

До пупа сорвав обноски, с нар сползают фраера, на спине Иосиф Бродский напортачену бугра — начинаются разборки за понятья, за наколки. Разрываю сальный ворот: душу мне не береди. Профиль Слуцкого наколот на седеющей груди! 1999

Гимн кошке

Ты столь паршива, моя кошка, что гимн слагать тебе не буду. Давай, гляди в свое окошко, пока я мою здесь посуду. Тебя я притащил по пьянке, была ты маленьким котенком. И за ушами были ранки. И я их смазывал зеленкой. Единственное, что тревожит — когда войду в пределы мрака, тебе настанет крышка тоже. И в этом что-то есть однако. И вот от этого мне страшно. И вот поэтому мне больно. А остальное все — не важно. Шестнадцать строчек. Ты довольна? 1999

«Не забывай, не забывай игру…»

Не забывай, не забывай игру в очко на задней парте. Последний ряд в кинотеатре. Ночной светящийся трамвай. Волненье девичьей груди. Но только близко, близко, близко (не называй меня Бориской!) не подходи, не подходи. Всплывет ненужная деталь: — Прочти-ка Одена [73] , Бориска… Обыкновенная садистка. И сразу прошлого не жаль. 1999

73

Оден Уистен Хью (1907–1973) — англо-американский поэт, певец одиночества и жизненных разочарований.

«Прошел запой, а мир не изменился…»

Прошел запой, а мир не изменился, пришла муз ыка, кончились слова. Один мотив с другим мотивом слился. (Весьма амбициозная строфа.) …а может быть, совсем не надо слов для вот таких — каких таких? — ослов… Под сине-голубыми облаками стою и тупо развожу руками, весь музыкою полон до краев. 1999

«У современного героя…»

У современного героя я на часок тебя займу, в чужих стихах тебя сокрою поближе к сердцу моему. Вот: бравый маленький поручик, на тройке ухарской лечу. Ты, зябко кутаясь в тулупчик, прижалась к моему плечу. И эдаким усталым фатом, закуривая на ветру, я говорю: живи в двадцатом. Я в девятнадцатом умру. Но больно мне представить это: невеста, в белом, на руках у инженера-дармоеда, а я от неба в двух шагах. Артериальной теплой кровью я захлебнусь под Машуком, и медальон, что мне с любовью, где ты ребенком… В горле ком. 1999

На мотив Луговского

Всякий раз, гуляя по Свердловску, я в один сворачиваю сквер, там стоят торговые киоски и висит тряпье из КНР. За горою джинсового хлама вижу я знакомые глаза. Здравствуй, одноклассница Татьяна! Где свиданья чистая слеза? Азеров измучила прохлада. В лужи осыпается листва. Мне от сказки ничего не надо, кроме золотого волшебства. Надо, чтобы нас накрыла снова, унесла зеленая волна в море жизни, океан былого, старых фильмов, музыки и сна. 1999

«На фоне граненых стаканов…»

М. Окуню [74]

На фоне граненых стаканов рубаху рвануть что есть сил… Наколка — Георгий Ив анов — на Вашем плече, Михаил. Вам грустно, а мне одиноко. Нам кажут плохое кино. Ах, Мишенька, с профилем Блока на сердце живу я давно. Аптека, фонарь, незнакомка — не вытравить этот пейзаж Гомером, двухтомником Бонка… Пойдемте, наш выход, на пляж. 1999

74

Михаил Окунь — поэт, прозаик (род. в 1951 г.), с 2002 г. живет в Германии.