Варвара (перебивая). А теперь замолчите и больше ни слова.

Штефан. Это ты мне говоришь, цыганское отродье?

Варвара. Вам, Штефан Петрич!

Штефан. Я приголубил тебя малым дитятком, когда брата моего Петра и ту его цыганскую приблуду в войну холерой по­било, а ты...

Варвара. Мою мать оставьте в покое! Вы уже достаточно поизмывались над ней при жизни.

Штефан. А я-то, дурень, кормил тебя, одевал, в школу посылал.

Варвара. Вы захватили землю моего отца.

Штефан. И с того вы теперь завладели всем, что я имел. (Поднимая кулаки.) О, будьте вы про...

Варвара (перебивая). Выйдите! Там вас немного остудит, тогда и вернетесь в хату. А теперь выйдите!

Штефан,постояв минуту, опускает кулаки, сгибается в три погибели и опрометью выбегает из хаты. Варвара подходит к бабе Олене.

Баба Олена. Варварочка, солнце мое... Спасибо. Едва не убил меня, вор проклятый. Подай, родная, воды.

Варвара (подает ей кружку с водой). Пейте на здоровье. (Отцу Юлиану.) Кстати, с той поры, как Штефан с теткой пере­селились к нам, такая вспышка у него впервые. Не знаю, чего он разбушевался? Словно силу вновь почуял! И еще одно меня тре­вожит: где Параска? В школе ее не было... (Подходит к печке, заглядывает в горшки.) И дома также. Обед готовил Штефан.

Отец Юлиан. Быть может, испугалась льва и отсиживается у соседей?

Варвара. Нет, это ла нее не похоже.

Отец Юлиан. День теперь для меня больше не день, а ночь перестала быть ночь».

Варвара. А вы как думаете: это хорошо или нет?

Отец Юлиан. Я... не знаю...

Варвара. Неужели... не знаете?

Отец Юлиан (наклонив голову). Три года я жил мыслью о новом колоколе. Его голос убаюкивал меня, он наяву звенел в моих ушах, он подбадривал меня в самые тяжкие минуты. Спер­ва казалось, что это поет во мне печальная душа старого коло- -кола, перелитого гитлеровцами на орудия, потом мое сердце по­верило, что голосом призрачного колокола говорит со мной бог. Но сегодня, когда я услышал этот страшный звериный рев, что- то в моей душе надломилось, утихло. Так утихает надтреснутый колокол.

Варвара. Вам хоть помогает в таких случаях молитва... (Садится на лавку, обхватывает руками колени, наклоняет го­лову.)

Отец Юлиан. Когда я впервые увидел обезображенную ладонь Параски, мне хотелось целовать эту детскую руку, ибо в моих глазах ее раны были ранами Иисуса, ранами, из которых слезится любовь. Эта любовь, и только она, была подругой моей в золотом тумане последних лет.

Для гнева, для ненависти к тем, кто нанес ребенку эту рану, в моем сердце тогда места еще не нашлось. Но вот сегодня поутру я впервые почувствовал ее жгучий вкус. Я попробовал молиться, но даже молитва звучит сегодня в моих устах, как гимн нена­висти.

Варвара. И вы считаете, что это на самом деле так? Что это возможно?

Отец Юлиан. Что именно?

Варвара (с мнимым спокойствием). Ну, эта быстрая ме­таморфоза, или, как ее там, когда любовь, внезапная и сильная, как буря, так внезапно уступает место... ненависти?

Отец Юлиан (тихо). Я думаю, что ненависть, как любовь, рождается долго, в муках, но, родившись раз, она срывается, как буря. Но... почему вы спрашиваете меня об этом?

Варвара (быстро встает). Это весь ваш ответ?

Отец Юлиан. Прошу прощения, но я не знаю, что вы тре­буете от меня?

Варвара быстрыми шагами ходит по хате, похрустывая от волнения паль­цами. Потом хватает пелерину и портфель и направляется в свою комнату.

А то, что я чувствую сейчас, пересказать вам не могу. Я могу лишь сказать, что я думаю.

Варвара (останавливаясь). Говорите. Отец Юлиан (тихо, рисуя что-то палкой на полу). Я ду­маю, точнее сказать, я боюсь, что эта... буря может окончиться громом. Громом с ясного неба.

Варвара (овладев собой). Что же дает вам основание думать так?

Отец Юлиан (вздохнув). Сам не знаю. А может, именно то, от чего так дрожат сейчас ваши губы.

Одни называют это логикой фактов, другие — интуицией, а тре­тьи... (Замолкает.)

Варвара (глухим голосом). А третьи?.. Отец Юлиан. Предчувствием.

Варвара (медленно направляется в свою комнату; пола зажатой в руке пелерины тянется за ней по полу. В дверях). Простите, минуточку, я переоденусь. (Уходит.)

Баба Олена (уже несколько минут наблюдавшая из-под вереты сцену между отцом Юлианом и Варварой). Отче... От­ченьку!

(Вытащив из-под вереты небольшой узелок.) Отченьку! Спрячь­те для церкви. Может, иконостас сделаете новый или крест — наверно, он уже потемнел, давно не видела, совсем слепая стала. А если останется что-либо, то поставьте при дороге крест по­лучше и напишите: «Во славу божью пожертвовала Олена Петрич».