замкнутость и нежелание общаться с людьми казались мне признаком

углубленной во внутреннюю жизнь личности, каковой я себя, в сущности, и

мнил. Но уже с годами я взглянул на свои претензии со скепсисом и понял,

что просто не научился контактировать с двуногими. Отсутствие такого

таланта легко спутать с самодостаточностью, и, что еще забавнее, если

его наработать – самодостаточность приходит сама собой. Но это мне

кажется смешным – мои же соседи, например, стушевавшиеся при

надменном жесте или взгляде с моей стороны даже предположить не

могли, что это свидетельство не непосредственно брезгливости, а

неумения строить отношения. Хотя брезгливости там тоже было

предостаточно.

Крис мое молчание и редкие ехидные замечания определила как

затаенную на людей злобу.

– Почему ты не можешь просто жить? Жить просто. Ты все чего-то

думаешь, анализируешь. Я так никогда не пыталась, и, судя по тебе, это не

очень полезно.

Может быть, предрасположенность человека к подобному вопросу как

раз и вызывает во мне презрение?

Чтобы было неполезно. У меня такое ощущение, что мозги человеку

даны именно для этого. Чтобы было неполезно. По крайней мере, до того

момента, пока ты не сделаешь некое открытие или ряд открытий –

результат твоих размышлений, и жизнь кардинально изменится.

Идеалистический такой взгляд. Хотя лично я свое открытие еще не сделал,

и это во многом объясняет, почему мне так хреново.

Жить в квартире №44 было весело. Обхохочешься, на какое дно тебя

снесла жизнь, а несмелые оправдания постояльцев (Дэн сказал, что у него

здесь студия, а живет он совершенно в другом месте) на общем фоне

казались еще более уморительными. Я тоже отличился. Твердо решив, ни

с кем не делиться своей странной историей, я придерживался версии,

которая отлично сработала с участковым. Но сам же все испортил.

– Где ты раньше обитал? – спросила как-то Вашингтон.

53

– У меня квартира в Брюсовом переулке.

– А здесь зачем снимаешь?

– Маяковская. Центр, знаешь ли. Очень удобно.

– Брюсов… Брюсов переулок… Что-то очень знакомое.

– Бывшая улица Неждановой.

– ?.. Но это и есть самый центр.

– Да?.. То-то и оно. Самый центр – это куда скучнее, чем просто центр. В

просто центре больше воздуха, чем в центре центра.

– Оставим это.

– Хорошая идея.

С тех пор Вашингтон не стеснялась заговорщически мне подмигивать и

со всей дури хлопать по плечу. Типа мы в одной узде, и я не такой

белоручка, каким стараюсь казаться. Представляю, что она себе

надумала, начитавшись дешевых дамских романов и пошлых детективов.

Но за свою репутацию я не очень беспокоился. Во-первых, потому, что в

квартире №44 это понятие не актуально, и, во-вторых, потому, что,

единожды уйдя в запой, Вашингтон так из него и не вернулась – со времен

погрома, который устроил Борщик, трезвой я ее больше никогда не видел.

Оказалось, что Борщик разгромил только свою комнату, а на кухню в ту

ночь даже не заходил. Звуки погрома распространялись по батареям. Я

пришел к выводу, что изначально у нашей квартиры была другая

планировка – это подтверждали попеременно бетонные и фанерные

стены, легко пропускавшие малейший шум. Порадовавшись своему

открытию, я тут же разочаровался, потому что Борщик решил загладить

свою вину перед любимой страстными ласками и не менее страстным

соитием, а получилось так, что пыхтели они всю ночь у меня над самым

ухом.

А самые большие проблемы, как ни странно, возникали с ритуалом

приема пищи. На кухне стоял общий холодильник, и его использование

приравнивалось к военным действиям. Все, кроме нас с Крис, видимо,

ностальгируя по хипповской юности, использовали чужие запасы без

спроса, и через некоторое время Крис отказалась от скоропортящихся

продуктов, а я – от буржуйской привычки пить холодный апельсиновый сок