50

будто с внуком разговаривал.

Вашингтон задумалась.

– Странно. Может быть, шутил, развлекался. Ты к этому располагаешь.

А вот это просто наглость. Мой аристократизм настраивает на шутливый

лад. Кругом одни плебеи, что они разумеют?

– Спасибо, дорогая, ты знаешь, как польстить. Наработала этот талант

десятилетиями аутотренинга?

Вашингтон думала над этим с полминуты, и, наконец, вполне оправданно

заявила:

– Хам.

– Я старался.

– Так или иначе, я серьезно. Не светись на улице, ведь они будут

расследовать причины пожара. А тебя там видели. И, наверное,

удивились, что, засверкав пятками, ты забыл попрощаться.

– С чего ты решила, что это поджог?

– Ничего подобного я не говорила. Хотя все может быть. Я сейчас много

дешевых детективов читаю, там вечно все не так, как кажется.

– Почаще мне об этом напоминай.

– Что ты герой дешевого детектива?

– Очень смешно. Ты себе это представляешь? Чем я буду заниматься

круглый день, сидя здесь взаперти? Переставлять мебель в комнате?

– А прежде жизнь казалась насыщенней?

– Ты права, я мало что теряю. И трезво рассуждая, мне, действительно,

стоит залечь на дно. Тут, конечно, не Лазурный берег, чтобы получать

удовольствие, но пока существенных претензий я не имею.

– Фантастика.

Вашингтон докурила сигарету до фильтра и бросила окурок в дальний

угол кухни.

А я о своей безропотности пожалел уже ночью. Вашингтон напилась, и с

виду заторможенный Борщик устроил ей настоящую сцену. Не на манер

Барбары Картленд, естественно, а в самом концентрированном советско-

коммунальном стиле. С битьем посуды, дикими криками и побоями. Ради

Бога, конечно, но почему в тот момент, когда я пытаюсь заснуть? Почему

51

это всегда происходит именно в тот момент, когда я пытаюсь заснуть?

Крис была очень мила и поделилась со мной широкой кроватью из своей

комнаты – сама она предпочла спать на полу, создав из матраса и

бесчисленного количества подушек царское ложе. Моя комната вообще

как-то ожила, приобрела человеческий вид и очарование (не в последнюю

очередь благодаря россыпи трещинок на богатом теле Венеры). Мне все

реже приходилось морщиться от брезгливости наедине с собой, хотя в

зеркало я смотрел с прежней неохотой. Аллергические прыщи на лбу и

подбородке дилетантски маскировал крем-пудрой, а с некоторых пор

привычные синяки под глазами, наоборот, выделял темными тенями. Я мог

позволить себе некоторые косметические радости на остаток денег

Валентина.

Он кстати так и не соизволил позвонить и хотя бы из приличия шаркнуть

попыткой меня переубедить. Его благотворительности хватило очень не

надолго.

Я лежал, забившись в угол кровати, стараясь не соприкасаться с

шероховатостью ободранных обоев, а где-то за стеной, на кухне, или

прямо в батареях гремели сковородки и кастрюли. Борщик щедро

расшвыривал их, и меня удивляло, почему Дэн или Шурик не остановят

его, почему они позволяют ему устраивать погром даже на общей кухне.

На грани сна, когда чувствуешь себя особенно беззащитным, мне стало

страшно. Если он вздумает ворваться и в мою комнату, никто ему не

помешает, а я слишком слаб, чтобы сопротивляться или хотя бы остудить

его хладнокровным взглядом. Падала мебель и взрывалась в моей

больной голове. Я не выдержал и заплакал, а за стеной сквозь шум

слышался истерический, пьяный смех Вашингтон.

– Жизнь – сука, – сказал я на следующее утро, столкнувшись в коридоре

с Крис.

Она посмотрела на меня с любопытством и предложила дружить.

Я бы не назвал это полноценной дружбой, но мы, как самые молодые в

квартире №44 и еще не добитые жизнью, должны были объединиться в

своего рода команду. Вымирающий вид, с позволения сказать. Я сидел в

комнате Крис и листал бесконечные гламурные журналы – именно то, чего

52

мне больше всего не доставало, а Крис тем временем пересказывала свою

жизнь. Я вообще благодарен таким людям. Когда я был отроком, моя