кожей я ощущал не щупальца насекомого, а только его мохнатую,

дергающуюся спинку. Пришлось проснуться.

Будь у меня силы, я бы порадовался утренней находке. Образ гусеницы

имел симпатичное оправдание. Пока я спал, кошка родила трех котят и

гордо выложила их у меня под боком. Или просто, лишенная инстинкта,

хотела, чтобы детенышей раздавили. Теперь понятно, почему она так

громко урчала, когда ее гладили по животу.

Тяжелая ночь, переполненная дикостями, как будто стала переломным

моментом в моей жизни. Отныне меня настойчиво засасывала

неподконтрольная, кошмарная реальность. Ее создавал не я.

* * *

Дневник Нелли:

21 февраля.

Меня посетила неожиданная и неприятная мысль по поводу моего

рождения. Отец из семьи научных работников, он всегда был белоручкой,

а вот родителя моей мамы – рабочие. Получается, что я родилась от

представителей двух разных классов. Или каст. По этому принципу я

131

неприкасаемая, то есть с рождения автоматически прописалась в парии.

Как могильщики в Индии или разделыватели скота, представители высших

каст стараются не знаться с ними. Это закон. Естественно, глупо думать об

этом сейчас и в этой стране, но, может быть, здесь все-таки есть какой-то

эзотерический смысл, нечто предначертанное. Папа всегда был

законопослушным в хорошем понимании этого качества. Ему даже в

разумных пределах свойственна социальная брезгливость. В молодости он

был романтичен и игнорировал некоторые правила, а с возрастом и каким-

то неведомым мне опытом предпочел отречься от жены из чужой касты и

от неприкасаемого ребенка – грустного результата извращенного с точки

зрения кастовости брака.

Господи, что же я несу? Дэн совсем мне голову заморочил своей

системой и этой схоластической теорией о пресыщенности. Он книг

начитался и хочет скрасить бессмысленность своего существования

умными словами и мыслями. Говорит, что ждет сигнала – только получив

его сможет действовать, потому что таков договор. Но сигнал все не

поступает. Конечно, Дэн не станет слушать такую глупую и уродливую

девочку, как я, но мое мнение категорично – сигнал никогда не поступит.

Или его гнусно обманули, или он сам рад обманываться.

С другой стороны, в его теории однозначно что-то есть. И она

замечательно объясняет мой случай. Я посвятила себя чувствам, любовь к

отцу составляет смысл моей жизни, и долгое время мне казалось

дикостью, что он не видит моего отношения или замечает, но сознательно

игнорирует. Я никак не могла понять, как же так можно. Ведь это попросту

жестоко. Но если предположить, что приоритет отца – умственная

деятельность, то все становится на свои места. Чувства, таким образом,

теряют для него какой-либо смысл. Они излишни, а с ними лишними

становятся люди, их испытывающие. Если папа посвятил себя научным

исследованиям, работе, науке вообще, значит, его нельзя тревожить

неуместной любовью или там нежностью, дочерней привязанностью,

супружеской лаской. Это форменное непочтение, неуважение. Получается,

что всю дорогу я только раздражала и мешалась ему своими чувствами.

Если он человек, мыслящий иными категориями, на поверку более

высокими и совершенными – необходимо смириться с этим. Мама должна

была до максимума облегчить его бытовую жизнь, кормить и поить гения,

132

потому что он гений и достоин этого, вместо этого она требовала внимания

и, скажем, исполнения супружеских обязанностей. То есть она рассуждала

со своей позиции, совершенно другой, более низменной. Неудивительно,

что отец от нее отвернулся. И я хороша. Я должна была или выполнять

работу, на которую оказалась не способной мать, или вообще уйти, чтобы

не докучать ему. Какая же я глупая. Сейчас я почла бы за честь ежедневно

варить суп такому человеку и стараться ни единым словом и движением

не выдать своего присутствия. Поздно. Я не вернусь к нему. Я уже

слишком испачкана, чтобы возвращаться, хотя знаю, что отец принял бы