всяким танцоркам. Какое умопомрачительное коварство!

– Я верну ей, - предложил Пётр Георгиевич.

– Да не стоит. Всё равно тут ещё остался её саквояж. Наверняка скоро за ним пришлёт.

–

Я верну, - настаивал Федотов.

В его голове созрел план. Сохранив портрет Николая II для Кшесинской, он мог ждать

помощи на самом высоком уровне.

– Ну как вам будет угодно, - Юрьев быстро оттаял. – А не хотите ли прогуляться, Пётр

Георгиевич? Я не был на улице уже несколько дней. Ну и что, что стреляют? Они, может,

теперь всегда так станут.

Ники перекочевал во внутренний карман профессорского пальто.

–

Какие люди! Какие звуки! Какие митинги! – восторгался Юрий Михайловчи на

прогулке.

Его ноздри активно двигались, всасывая первые запахи весны. А Федотов видел только

снег. Он затравлено шарахался от проносившихся мимо автомобилей и голодных царапов,

которых на улице оказалось великое множество.

– Как они быстро плодятся, - Пётр Георгиевич прикрывал рот рукой, боясь заразиться

словесьем.

– Да в этом определённо что-то есть! В высшей степени занимательно… Колоритно!

Они направились в сторону Троицкого моста.

– Смотрите, Пётр Георгиевич, в этой милой листовке говорится, что всё самое

интересное сейчас происходит в Таврическом дворце. Туда безостановочно движутся

воинские части, дабы присоединиться к народной армии. Ах как это интересно! Пойдёмте и

мы?

Старик Федотов не был уверен в своих силах. Длительная прогулка до Литейного и

обратно до сих пор аукалась ему нестерпимой болью в суставах. Но он всё же подчинился.

– Какие толпы! Какие лица! – восторгам Юрьева не было конца. – Это ведь тоже моя

аудитория, в некотором роде… Ах какие милые красненькие флаги! Знаете, в городе сейчас

41

недостаток продовольствия, но зато в изобилии шампанское. Солдаты разграбили дворцовые

погреба. Пойдёмте лучше куда-нибудь пить, а?

Неожиданно хлынувший люд оттеснил Федотова на мостовую. Ему стало плохо. Видимо,

это была атака царапов. Потеряв сознание, он упал прямо на дорогу, но его тут же забросили

в ехавший мимо грузовик и куда-то повезли. Когда Пётр Георгиевчи очнулся и попробовал

возмутиться, его снова выкинули на мостовую. Он был уже около Невского, со стороны

Аничкового дворца.

– Федотов, милейший, где вы? – удивился в другой части города артист Юрьев. – А ну

да ладно, - и пошёл на Пантелеймоновскую. Смотреть, как ветер разносит вдоль

заснеженной улицы сгоревший архив «Третьего отделения», ведавшего политическим

сыском.

А Федотов, тем временем, вдруг различил в толпе кадета Владимира Дмитриевича

Набокова. Они не были представлены. Но в ошпаренном отчаянии, уже мало себя осознавая,

профессор всё-таки воспользовался этим подвернувшимся шансом. И бросился в сторону

государственного деятеля.

– Спасибо за всё, что вы сделали! – зачем-то кричал он в экзальтации, тряся Набокова за

руку.

–

Что вы, что вы, - растерялся кадет.

– Но только Романовых нам не оставляйте, - закричал Федотов ещё громче. – Нам их не

надо!

Толпа откусила его и швырнула на тротуар. Профессор осел на землю. Заплакал, скуля:

–

Я не успел… Не успел сказать об инвалидах… Владимир Дмитриевич, не уходите, не

бросайте меня…

Пётр Георгиевич хныкал, словно потерявшийся ребенок, но и удивлялся самому себе:

–

Зачем я так про Романовых? Я же не думаю так на самом деле. Или думаю? Или это

царапы вынудили меня сказать?

Он совершенно запутался.

– А может, это моя душа заговорила? Может, ей известно? Вдруг она чувствует, что

Романовы заоодно с царапами – вот и не выдержала? Так они заодно? Ведь возможно же,

если они допустили всё это. Попустили… Да что же происходит, в конце концов? Что

стряслось?!

Завтра на том месте, где обмяк надорванный Федотов, будут жечь орлов.

–

Надо идти в Таврический дворец, - встрепенулся профессор. – Там все. Я смогу

убедить. Юрьев поможет. Набоков добрый. Не надо закрывать. Только смените название.

Спасите нас…

Но вместо того, чтобы двигаться по направлению к Шпалерной улице, Пётр Георгиевич