– Хорошо, – сказала она. – Теперь я хочу знать, как все в точности произошло. Что он говорил?

– Я мало что запомнил, – ответил Райм с раздражением. – Вы не допускаете мысли, что я был слегка напуган и сбит с толку?

Она тронула его за плечо, там, где он мог ощутить прикосновение:

– Знаю, вы не доверяете свидетельским показаниям. Но свидетели кое-что видят. Я поведу вас по всей картине – так же, как вы меня водите по сетке.

Она встала, подошла к двери и позвала:

– Кара.

Девушка не заставила себя ждать. Кара, объяснила Закс, вдруг да обнаружит в словах убийцы что-то такое, что поможет расследованию. Она снова села:

– Давайте, Райм, вернемся к тем минутам. Расскажите, как это было.

Райм начал рассказывать: Фокусник появляется, признается в убийстве Берка, говорит ему, что спрятал тело.

– Словно он давал представление и видел во мне коллегу. – Припомнив его необычную манеру говорить, Райм добавил: – Часто задыхался, голос сиплый.

– Прекрасно. Я и забыла, что именно так он и говорил, когда его обнаружили с Марстон. Что еще?

– Пожалуй, все. Он то собирался меня сжечь, то грозился искромсать. Грозился убить – нет, ослепить, – если я позову на помощь.

– Как он проник в дом?

– Вошел вместе с полицейским, который доставил вешдоки от Грейди.

– Что он еще говорил? – настаивала Закс.

– Не знаю, – буркнул Райм. – Ничего не говорил.

– Совсем-совсем ничего? – переспросила она.

– Я – не – знаю, – вышел из себя Линкольн Райм. Закс никак не хотела понять, как ему тяжело возвращаться к языкам пламени, к дыму, столь пагубному для его легких.

Постой-ка! Дым…

– Огонь, – сказал Райм. – Об огне-то он и говорил больше всего. Прямо помешался на нем. Рассказывал про какую-то иллюзию. Эту… да, “Горящее зеркало”. Языки пламени по всей сцене. Иллюзионист должен от них спастись. Он превращается в дьявола.

Райм и Закс посмотрели на Кару, которая закивала в ответ:

– Слышала я о таком номере, но его исполняют редко. Он требует большой подготовки и к тому же довольно опасен. Сейчас большинство владельцев цирков не позволяют с ним выступать.

– Продолжайте, Райм, пока хорошо вспоминается.

– Я говорил, что держался он так, будто стоит на сцене? Он все время к кому-то обращался: “Какая-то публика”.

– “Воображаемая публика”.

– Вот-вот. Хотя нет. Кажется, “уважаемая публика”. Так напрямую и обращался: “Уважаемая публика”.

Закс посмотрела на Кару, та пожала плечами:

– Мы всегда разговариваем со зрителями. Это называется “треп”. Раньше исполнители говорили что-то вроде “почтеннейшая публика”.

Закс наклонилась к Райму:

– Допустим, эта комната – ваша спальня. Где он стоял?

– Вон там. У изножья кровати, лицом ко мне. Говорил о жертвах. Сказал, что убивал их за то, что они собой представляли.

Закс нахмурилась:

– Не так, не так. Вы говорите своими словами, а не его. Преступники никогда не воспринимают убитых ими людей как жертвы. Никогда не видят в них живых людей. По крайней мере серийные убийцы вроде Фокусника. Он ведь не произносил слова “жертва”?

Райм закрыл глаза:

– Не по…

Тут он вспомнил:

– “Всадница”. Он назвал Черил Марстон “всадницей”.

– Прекрасно! – воскликнула Закс.

Райм испытал прилив неоправданной гордости.

– А как он назвал других?

– Никак. Упомянул только ее одну.

– Значит, убитые для него – те, кто делал что-то конкретное, – заметил Селлитто. – Нам-то какая от этого польза?

– Пока не знаем, – ответила Закс. – Но теперь мы чуть лучше его представляем. – Она заглянула в заметки, которые делала по ходу допроса. – Больше ничего не припомните?

– Нет. Теперь все.

– Ладно. Хорошо, Райм.

По ее голосу он догадался, что это еще не конец.

– Вы ведь не все время лежали с заклеенным ртом?

– Нет, только в самом конце.

– Значит, вы тоже что-то ему говорили. Были его собеседником.

– Я? Ну и что? Важны его слова.

– Считаю, он мог сказать что-то в ответ на ваши. Подумайте, Райм, – попросила Закс. – Представьте себя один на один с убийцей. Что бы вы ему сказали? Что бы захотели узнать?

Он устало вздохнул, однако вопрос оживил его память: