– Это он фигурировал в новостях?

– Он самый. Мы в затруднении. Он сказал Линкольну, что намерен возобновить убийства завтра после полудня.

– Сказал Линкольну? По телефону? В письме?

– Лично, – ответил Райм.

– Хм. Представляю, каков был разговор.

Селлитто и Райм дали ему сводку по Уэйру.

Добинс задал несколько вопросов, помолчал и наконец произнес:

– На мой взгляд, его поведение определяют два фактора. Он еще выступает?

– Нет, – ответила Кара, – после пожара ни разу не выходил на сцену.

– Выступления, – продолжил Добинс, – так глубоко захватывают, что, если успешного исполнителя лишить их, для него это становится настоящей травмой. Пожар сделал его совсем другим человеком.

Исчезнувшим, подумал Райм.

– Это в свою очередь означает, что теперь им движет не желание преуспеть или ублажить зрителей и не преданность своей профессии, а гнев. Гнев усугубляется вторым фактором. Пожар его обезобразил и повредил легкие. Теперь он считает себя уродом.

– И поэтому сводит счеты?

– Да, но не обязательно в буквальном смысле. Повторю – огонь убил его, его прежнюю личность, и убийство других людей приносит ему облегчение, снимает состояние тревоги, вызванное непреходящим гневом.

– Но почему он убил именно этих людей?

– В них было нечто провоцирующее его гнев, не знаю, что именно, – пока не знаю, нужно больше данных.

– Еще одно, Терри, – сказал Райм. – Он, похоже, все время обращался к воображаемым зрителям. Погоди, я думал – к “уважаемой” публике, но только что вспомнил – к “почтеннейшей”.

– “Почтеннейшей”, – повторил психолог. – Это важно. После того как он лишился дела жизни и любимой жены, он перенес свое почитание, свою любовь – на публику, безликую массу. В случае с Уэйром такая установка особенно опасна, потому что он обращается не к настоящей, а к вымышленной публике. Это мне подсказывает, что жизнь людей не имеет для него никакой ценности.

– Спасибо, Терри.

– Когда задержите его – дайте мне знать. Хотелось бы его понаблюдать.

Разговор завершился.

– А не могли бы мы… – начал Селлитто.

– В постель, Линкольн, – прервал Том, – вид у вас усталый. Никаких сердечно-сосудистых или неврологических осложнений на моем дежурстве.

– Хорошо, хорошо, – уступил Райм.

Он и вправду устал. Пожар крепко его напугал, хотя он и не желал этого признавать.

Команда разошлась по домам.

Закс поднялась на второй этаж и крикнула сверху:

– Я в душе.

Через десять минут она в своей любимой пижаме – черная рубашка и шелковые шорты на резинке – спустилась в гостевую комнату к Райму, прихватив с собой то, чего раньше никогда не брала: “глок” и служебный карманный фонарик.

– Этот чертов тип слишком легко проникает в дома, – заявила она, устраиваясь на соседней кровати.

Воскресенье, 21 апреля

Воскресное утро принесло сплошные разочарования: поиски Эриха Уэйра застопорились. Выяснилось, что после пожара в Огайо иллюзионист несколько недель пролежал в больнице и покинул ее, не дождавшись выписки. Имелись документы о продаже им вскоре после этого дома в Лас-Вегасе, но никаких – о покупке нового.

Удалось разыскать мать покойной жены Уэйра, но миссис Косгроув не знала о том, где ее зять. Он с ней не связывался и даже не выразил соболезнования в связи с гибелью дочери. Впрочем, по ее словам, она ничуть не удивилась. Уэйр, пояснила она, – человек жестокий и себялюбивый, который помешался на ее дочери и буквально загипнотизировал ее, чтобы она дала согласие выйти за него замуж.

Полицейским, которые занимались поисками семьи Уэйра, удалось узнать только то, что его родители умерли, сам он был единственным ребенком, а о других родственниках сведений никаких не было.

Ближе к полудню из Лас-Вегаса отзвонил второй ассистент Уэйра, Арт Лоуссер. Он не удивился тому, что его бывшего хозяина разыскивают в связи с преступлением, и повторил уже известное: Уэйр – один из величайших иллюзионистов на свете, но слишком серьезно относится к своему ремеслу и печально известен опасными номерами и вспыльчивостью.