Шрифт:
– Ну… он был определенно старше моего отца. Невысокий, полноватый, в клетчатом пиджаке и коричневой фетровой шляпе…
– А еще у него на носу болталось пенсне, а в руке был темно-бордовый саквояж? – улыбнулся юноша.
– Именно, – рассмеялась Валя.
– Похоже нас разыграли, – вторил ей Игорь.
Счастье это так просто и так сложно. Один завистник назвал меня «мусорщиком». Он у меня всего один, но очень завистливый.
А я что виноват, если часто для того, чтобы изменить свою жизнь, нужно просто что-нибудь выбросить. Для того чтобы стать здоровее, например, необходимо выбросить кому холодильник, кому телевизор, кому компьютер. Мобилку, кофеварку или пепельницу. А кому и то и другое и третье разом плюс то, что было описано в предыдущем предложении – есть такие особо запущенные случаи. Так просто и так сложно.
А когда хочешь стать счастливее, почти невозможно определить ту единственную вещь, которая этому мешает или может помешать, без посторонней помощи. Далеко не каждая вещь ведет к несчастью. Как и не каждая – к счастью. И далеко не каждый посторонний тут подойдет. Я не ясновидящий. Я ясно-чувствующий. Проигрывая в уме то или иное событие, развитие ситуации или спора я ощущаю нечто вроде тепла-холода. Тепло, когда все будет хорошо и правильно. Поэтому я подхожу для такой роли.
Иногда это самые неожиданные вещи, на которые вы никогда бы не подумали: расческа, зеркальце, использованный троллейбусный талон, кусок проволоки, сухой цветок или даже кулек из супермаркета. Один ужасно скупой господин с ног сбился, все нервы растерял, разыскивая второй ботинок из пары, которую ему бабушка подарила еще на первую свадьбу.
Одной девушке для того, чтобы ее жизнь переменилась, достаточно было избавиться от только что купленного билета на рейсовый автобус. Не сдаваться, не бежать домой в тот день. В чем я ей помог, конечно же. Я же добрый. И главное – скромный.
А еще одной девушке, с которой я познакомился дождливым сентябрьским вечером у входа в кинотеатр Спутник, просто необходимо было выбросить конфетную обертку с номером телефона. Она все мучилась звонить, не звонить, встречаться – не встречаться. Барышне, с которой я пил чай из уличного автомата стылым мартовским утром, я присоветовал избавиться от шпильки, постоянно стягивающей ее волосы. А в одном людном кафе в дымном центре нашей столицы, лелеющем вялую иллюзию неодиночества, я убедил одного профессор выбросить свои очки. Слишком близко к сердцу он принимал то, на что смотрели его глаза.
Иногда, наоборот, выбросить нужно самые обычные вещи: одному не очень молодому гражданину пришлось всего лишь вынести мусорное ведро, чтобы встретить свое счастье, а гражданке У. – фотографию бывшего мужа.
В общем я не Мусорщик, я – Волшебник.
Вот сегодня, например, я наконец подвожу итоги истории, начавшейся чуть больше десяти лет назад. Этим голубкам тогда было по четырнадцать лет. Они сидели на берегу моря, в том городе, где я ошивался божьей волей или волей случая, неважно. Сидели и рисовали на песке фигуры неизвестных науке морских животных. Смеялись и наперебой кричали что-то, обращаясь то ли к небесам, то ли к самому Посейдону. Я, честно, залюбовался и решил, что если есть в мире пары, рожденные специально друг для друга, то это одна из них. Я тогда перестал думать, что писатель, и вообще старался по возможности меньше думать о том, кто я. Я тот, кто живет и дышит.
Вот и все что я хотел о себе знать и действовать старался по обстоятельствам, в соответствие с призванием, которое возможно просто себе придумал. Эти голубки – одни из многих, но они же – одни из первых.
Юношу я встретил весной в чужом городе, на площади у собора. Он играл на флейте вместе с другими такими же молодыми, веснушчатыми, румяными искателями приключений и легкой наживы. Я сразу вспомнил его и пригласил на чашечку кофе. Мальчик всем своим видом олицетворял ожидание счастья, надежду на чудо, предчувствие будущих и воспоминание недавних веселых авантюр. А у меня в сумке болталась бесхозная колода Таро. И я предложил ему погадать, и он конечно согласился. В его возрасте еще интересно узнавать будущее, а потом сравнить его с настоящим. Именно тогда у меня возникла безумная идея послать его на поиски моего «романа».
Я думаю о нем всегда в кавычках. Потому что знаю цену этому «произведению». Видите, снова кавычки. Секрет в том, что все тысячу его экземпляров, изданных за свой счет моими друзьями в качестве подарка мне, я выкупил, не успели они сойти с типографского станка. Выкупил и зарыл у себя в подвале. Они там до сих пор и похоронены – мои жалкие попытки примкнуть к священному цеху классиков и современников. Мне просто стыдно стало, не хотел, чтобы СИЕ прочел кто-либо еще, кроме тех двух моих лучших друзей – Мишки и Сережки. Слишком дорогой и слишком безумный они сделали мне подарок на сороковой день рождения, но, впрочем, все трое – и я и они – тогда могли себе это позволить.
Девушку я встретил годом позже в зябкой столице нашего царства-государства. Ранняя весна дарила ни с чем ни сравнимое чувство сырости и ожидания. Даже меня подкосила тогда эта хворь – нетерпение; когда ждешь, что вот-вот, вот уже чуть-чуть. А что вот-вот, что чуть-чуть это неважно, но веришь, что оно обязательно будет теплым и радостным. И обязательно зеленым и красным. И желтым, пожалуй, тоже. И хорошо бы еще голубым. Вот какая странная болезнь.
Запудрить барышне мозги не составило особого труда (это с моим-то житейским опытом, я ж самый-пресамый обаятельный и привлекательный, после Карлсона, конечно). Проще, чем с юношей, даже колоду доставать не пришлось. И вот теперь они вместе. А я точно знаю, что сотворил еще одно чудо.
Вишь, даже книгу забыли, голубки мои, а ведь так долго ее искали…
«Кофейня на паяхъ». Воскресенье. 19.45
Мне далеко за тридцать и мои сожаления это камни, не дающие мне взлететь. А он сидит передо мной такой умный и говорит:
– Я знаю как все исправить.
Ну да, ну да… ОН. ЗНАЕТ. КАК. ВСЕ. ИСПРАВИТЬ. Даже я этого не знаю, хотя это мои сожаления и кому как не мне…
Вот как можно, скажем, исправить глупость двенадцатилетней давности, когда я упустил единственного родного мне человека. И из-за чего? Из-за мимолетной улыбки, доставшейся мне сквозь двойное стекло бокала абсента. Ох, та была не виденье, нет – горячая, страстная, как всполох зеленого змия в наших бокалах. Красное и зеленое. Именно. И такая же быстротечная. Как все в моей жизни после нее.