поскольку в Нью-Берне располагалась больница, решил, что лучше обосноваться где-нибудь

от нее подальше. Он собирался лечь на дно. Тед этого, конечно, так не оставит.

Как Доусон ни старался, не мог выбросить из головы темноволосого незнакомца. Если б он за

ним не пошел, не узнал бы об устроенной Тедом засаде. Призрак поманил Доусона, и он -как

в прошлый раз, в океане, после взрыва на платформе - двинулся на его зов.

Эти случаи не выходили у Доусона из головы - крутились один за другим, замыкаясь в круг, не давая покоя.

Одно чудесное спасение могло оказаться просто случаем. Но два? Доусон впервые задумался, не действует ли темноволосый незнакомец, спасая его с каким-либо дальним прицелом,

возможные мотивы которого Доусону неизвестны.

Пытаясь прогнать от себя эти мысли, он прибавил ходу. Воздух вырывался из легких с

трудом. Не сбавляя темпа, Доусон снял с себя рубашку и, как полотенцем, обтер потное лицо.

Затем он, сфокусировав взгляд на маячившей вдалеке пристани, решил бежать к ней, еще

увеличив скорость, и через несколько минут мышцы его ног горели. Он хотел достичь

предела своих физических возможностей, при этом глаза его продолжали бегать по сторонам: сам того не замечая, он сканировал людей на пляже в поисках своего темноволосого

незнакомца.

Добежав до пристани, Доусон, однако, не остановился, но продолжил бег в том же темпе до

самой гостиницы. Впервые за долгие годы к концу пробежки он чувствовал себя хуже, чем в

ее начале. Он согнулся, не в силах отдышаться. В ответах на свои вопросы он не продвинулся

ни на йоту и не мог не ощущать кардинальных перемен, произошедших в нем с момента

приезда в город. Все кругом теперь казалось иным, и причиной тому были не темноволосый

незнакомец или Тед и не кончина Така. Все изменилось из-за Аманды. Воспоминание,

живущее в его памяти, вдруг стало реальностью, вибрирующей, живой версией прошлого, которое никогда не отпускало Доусона. Юная Аманда снилась ему не раз. Интересно,

подумал он, какой она будет в его снах теперь? Чем она станет для него? Этого он не знал. Но

в одном он не сомневался: когда Аманда с ним, ему ничего больше от жизни не нужно. Мало

кому доводится пережить такое.

Жизнь на пляже наконец стихла. Люди после раннего моциона возвращались к своим

машинам, в то время как отдыхающие еще не расстелили свои полотенца. Ритмично, наводя

дремоту, о берег плескались волны. Доусон, прищурившись, смотрел на море. Размышления о

будущем приводили его в отчаяние. Нельзя было сбросить со счетов тот факт, что у Аманды

муж и дети. Некогда пережитое расставание с ней навсегда оставило в его сердце глубокую

рану, и мысль о том, что придется снова пережить все это, внезапно стала Доусону

невыносима. Ветер набирал силу, шепча на ухо, что время, отпущенное ему с Амандой на сей

раз, истекает. Доусон направился в холл гостиницы. Осознание печальной реальности лишало

его сил. Как жаль, что ничего нельзя изменить.

Пропорционально выпитому кофе 8 Аманде росла готовность для разговора с матерью. Они

расположились на задней веранде, выходящей в сад. Мать в безупречной позе сидела в белом

плетеном кресле, одетая так, словно ждала в гости самого губернатора, и разбирала события

прошедшего вечера. Ей, по-видимому, доставляло удовольствие разоблачать бесконечные

заговоры и скрытую критику в тоне и словах подруг за ужином и игрой в бридж.

Из-за долгой игры в карты вечер вопреки ожиданиям Аманды, надеявшейся на то, что он

продлится час, ну максимум два, затянулся до половины одиннадцатого. И даже тогда, судя

по всему, расходиться по домам никому не хотелось. К тому времени Аманда уже зевала и не

могла припомнить, о чем говорила мать. Разговор, кажется, ничем не отличался от их

обычных разговоров, которые, впрочем, можно услышать в любом маленьком городке.

Разговор, начавшийся с обсуждения соседей, перешел на внуков, потом на ведущих занятия

по изучению Библии, на рост цен на ростбиф и на то, как правильно вешать занавески, и все

это приправлялось щепоткой безобидных сплетен. Словом, разговор был как всегда, однако