Спасибо, что приехали. И спасибо за то, что выполняете мою просьбу. Я не знал, кого еще

попросить об этом.

Я не мастак писать, а потому сразу хочу сказать, что это история любви. Нашей с Кларой

любви. Пересказывая все подробности моего жениховства и первых лет нашего брака, я лишь

нагоню на вас тоску, а наша настоящая история - та ее часть, которая вам была бы интересна -

началась в 1942 году. К тому времени мы прожили вместе три года, и у Клары уже случился

первый выкидыш. Я знал, как тяжело она это перенесла, и тоже сильно переживал, потому

что ничего не мог поделать. У некоторых супружеских пар невзгоды порождают отчуждение.

Других, как мы, они лишь сильнее сплачивают.

Но я отвлекся. В старости это, кстати, часто бывает. Поживете - сами увидите.

Шел, как я сказал, 1942 год, и в день нашей свадьбы мы отправились в кино на фильм «Для

меня и моей девочки» с Джином Келли и Джуди Гарланд. До этого мы никогда не были в

кино и, чтобы посмотреть эту картину, поехали аж в сам Роли. Фильм закончился, включили

свет, а мы все сидели на своих местах и размышляли о только что увиденном. Вряд ли вы

смотрели эту картину, и я не стану докучать вам ее подробностями, но, если в двух словах, это история о человеке, который во время Первой мировой намеренно нанес себе увечья, чтобы не идти на фронт. А потом ему приходится снова добиваться любимой женщины,

потому что та теперь считает его трусом. Я к тому времени уже получил повестку из

военкомата, поэтому многое в этом фильме было мне близко: я тоже не хотел бросать свою

девочку и идти на фронт, но и она, и я старались об этом не думать. Вместо этого мы

говорили о песне с тем же названием, что и фильм. Это самая прекрасная песня из всех, что

мы когда-либо слышали. Мы пели ее всю дорогу, пока шли домой. А через неделю я пошел

на флот.

Немного странно, поскольку, как я уже сказал, меня собирались забрать в пехоту, и сейчас, многое пережив, я понимаю, что лучше бы мне, наверное, тогда пойти именно в пехоту - тем

более что я умею обращаться с двигателями, а плавать не умею. Я бы мог готовить грузовики

и джипы для отправки в Европу. Ведь без машин в армии делать нечего, верно? Но, даже

будучи деревенским парнем, я знал: в армии никого не спрашивают, а посылают туда, куда

считают нужным, и потом, к тому времени всем уже стало ясно, что нас в этой войне ждет

победа - это лишь вопрос времени. Айк тогда только что уехал в Северную Африку. Мм там

требовались пехотные войска и, как бы ни вдохновляло меня желание воевать против

Гитлера, пехота меня почему-то совсем не привлекала.

В военкомате на стене висел агитационный плакат военно-морского флота. Плакат призывал:

«К орудию!» На нем изображался заряжающий снаряд моряк в безрукавке, и меня это чем-то

зацепило. «Я смогу», - подумал я и, проигнорировав стол, где записывали в пехоту, подошел

к столу, где записывали в военный флот. Когда я сообщил об этом Кларе, она проревела

несколько часов кряду. Потом взяла с меня слово, что я к ней непременно вернусь. И я

пообещал.

Я прошел курс общей подготовки и специальной подготовки. А в ноябре 1943-го меня

отправили на эсминец «Джонстон» в Тихом океане. Даже не думайте, что служба на флоте

менее опасна, чем на суше или в морской пехоте. Или что там не так страшно. На флоте ты

полностью БО власти корабля, от тебя самого ничего не зависит: если судно пойдет ко дну, ты

покойник. Если упадешь за борт, тебе конец, поскольку никто из конвойных кораблей не

рискнет остановиться, чтобы спасти тебя. Там некуда бежать, негде спрятаться. Ты быстро

привыкаешь к мысли, что от тебя ничего не зависит. Никогда в жизни мне не было так

страшно, как на флоте. Кругом рвутся снаряды, валит дым, горит палуба. И все это при громе

орудий, да таком, что оглохнуть можно. Раз в десять сильнее грома, хотя все, конечно, намного ужаснее. Во время крупных сражений судно постоянно обстреливал японский

«Зерос», и снаряды рикошетили от палубы во все стороны. А ты при этом еще должен делать

свое дело как ни в чем не бывало.

В октябре 1944-го мы проходили мимо острова Самар, готовились к вторжению на