Филиппины. Наших тринадцати кораблей, казалось бы, вполне достаточно, но, не считая

авианосца, то были є основном эсминцы и конвойные суда, так что большой огневой мощью

мы похвастаться не могли. И вдруг на горизонте показались японские корабли - казалось, весь японский флот двигался на нас: четыре линкора, восемь крейсеров, одиннадцать

эсминцев, и все они хотели во что бы то ни стало отправить нас на дно. Позже я слышал, как

кто-то сравнил нас с Давидом, противостоящим Голиафу, правда, у нас даже не было рогатки.

И это очень близко к правде. Потому что при попытке отбить атаку противника снаряды из

наших орудий до вражеских кораблей даже не долетали. И что мы сделали, зная, что шансов

уцелеть у нас нет? Мы вступили в бой. Теперь он называется сражением в заливе Лейте. Наш

корабль направился прямо на противника, первым открыл огонь, первым начал атаковать

торпедами. Мы что было сил палили и по крейсеру, и по линкору. Надо сказать, отделали их.

Однако следуя в авангарде, пойти ко дну наше судно также было обречено первым.

Вражеские крейсера атаковали нас с двух сторон, и мы стали тонуть. На борту находились

327 человек, и 186 из них - в их числе мои близкие друзья - в тот день погибли. 141 выжил. Я

оказался одним из них.

Вот вы сейчас, готов поспорить, гадаете, с чего я вам все это рассказываю, думаете, наверное, хожу вокруг да около, поэтому, пожалуй, перейду к делу. Я оказался на плоту, а вокруг шел

морской бой. И вдруг я понял, что уже ничего не боюсь, что со мной ничего не случится, ведь

наша с Кларой история еще не закончена, и тогда я окончательно успокоился. Если хотите, можете назвать это военным психозом, но я знаю то, что знаю, и там, под разорванным

взрывами дымным небом мне вспомнился тот самый день двухгодичной давности, когда мы

отмечали годовщину нашей свадьбы, и начал петь «Для меня и моей девочки», как мы с

Кларой пели в машине по дороге из Роли. Я голосил что есть мочи, будто мне все нипочем, поскольку знал: Клара обязательно услышит меня и поймет, что за меня волноваться не

стоит. Ведь я дал ей слово, и ничто, даже гибель є Тихом океане, не помешает мне его

сдержать.

Знаю, это невероятно, но я спасся. Затем меня назначили на транспортное судно,

доставлявшее к месту назначения войска, и уже весной я вез морпехов на І Іводзиму. А потом

война кончилась, и я вернулся домой. Дома я никогда не говорил о войне - не мог. Никогда ни

слова - очень было тяжело, больно было, и Клара меня понимала. Наша жизнь наконец вошла

в прежнее русло. В 1955-м мы начали своими силами строить здесь дом. Почти все я сделал

сам. Как-то к вечеру, закончив работу, я услышал, как Клара, которая вязала в тени, напевает

«Для меня и моей девочки».

Я замер на месте и сразу вспомнил тот бой. Я совсем позабыл об этой песне и никогда не

рассказывал Кларе, что случилось в тот день на плоту. Но она, должно быть, что-то прочитала

на моем лице, потому что, подняв на меня глаза, сказала:

– День годовщины нашей свадьбы.
– И продолжила вязать.
– Я тебе не говорила, но, когда ты

был на фронте, мне однажды ночью приснился сон, - прибавила она.
– Будто меня окружает

море полевых цветов. II я слышу, как ты поешь мне эту песню, хотя я тебя не вижу.

Проснувшись, я почувствовала, что страх отпустил меня. Ведь я до тех пор никак не могла

избавиться от тревоги за тебя.

Я замер как громом пораженный.

– Это был не сон, - наконец выговорил я.

Она улыбнулась, и я понял, что она ждала именно этого ответа.

– Знаю. Я же сказала, что слышала тебя.

После этого меня ни на минуту не покидала мысль, что между мной и Кларой существует

что-то такое - какая-то мощная духовная связь. Вот таким образом я решил разбить здесь сад

и через несколько лет, в годовщину нашей свадьбы, привез сюда Клару, чтобы показать его

ей. Правда, тогда сад был совсем крошечный, не как сейчас, но Клара меня уверила, что это

самое прекрасное место на земле. Поэтому я на следующий год увеличил участок и, напевая

нашу песню, подсеял еще цветов. Потом в день нашей свадьбы, до тех самых пор, пока Клары

не стало, я проделывал это каждый год. Здесь, в месте, которое она так любила, я развеял ее