А у этих было время, чтобы их чувства вызрели, определились не только на мимолетных впечатлениях, а с убеждениями и выводами.

Да, все это могло выглядеть невинной перебранкой знакомых, если бы не знал Пафнутьев, что половина этих людей – убийцы.

– Можете начинать! – звонко и зло сказала Света. – Скажите, наконец, хоть две-три причины, по которым вам становится стыдно!

– Пожалуйста, – Вохмянин лениво, даже с некоторой величавостью, навел пульт на телевизор, убрал звук, и теперь люди на ночных улицах Югославии умирали в полной тишине. – Мне, например, стало стыдно сегодня за вас, красавица.

– Да? – удивилась Света. – Что же во мне огорчительного?

– Меня огорчило нечто не в вас, а в сарайчике на краю участка, который вы посетили днем. Я заинтересовался вашими передвижениями и тоже зашел туда. Вам сказать, что я там увидел?

– Что же вы там увидели?

– Труп.

– Чей? – Света прижала руки к груди.

– Сами не знаете?

– Чей труп вы увидели в сторожке? – спросил у Вохмянина Пафнутьев, ужаснувшись тому, что смерть бомжа окажется не последней, как и предупреждал Худолей.

– Бомжа, – ответил Вохмянин. – Ваша работа? – спросил он у Светы.

Вместо ответа Юшкова резко повернулась и выбежала из комнаты. Хлопнула входная дверь, и Пафнутьев, подойдя к окну, в свете фонарей увидел, как девушка в комнатных шлепанцах, не разбирая дороги, несется к сараю. Вот она добежала до двери, распахнула ее, и через секунду окна сторожки осветились ярким светом.

– Похоже, Света знала, где расположен выключатель, – пробормотал Худолей, пристроившись у окна рядом с Пафнутьевым.

– Похоже, – согласился Пафнутьев. Оглянувшись, он увидел, что Вохмянин наблюдает за ним с поощрительной улыбкой. – Но если это ее работа, то зачем она туда побежала?

– После убийства человек некоторое время находится в шоке, – ответил Вохмянин. – Поступки совершает странные, непредсказуемые, часто губительные для самого себя.

– Я вижу, вы хорошо в этом разбираетесь?

– В чем?

– В том, как ведет себя человек после совершения убийства, какие поступки совершает, как сам себя губит... Откуда у вас столь странные знания?

– Я же бывший мент, – рассмеялся Вохмянин. – Мы с вами одной крови.

– Да? – Пафнутьев снова приник к окну. И увидел, как от сарая к дому, по лужам, взламывая легкий ледок, босыми ногами идет Света. – Если она убила старика или хотя бы приложила к этому руку, то зачем ей туда мчаться? – спросил Пафнутьев и сам себе ответил: – Сие есть тайна великая, непостижимая.

– Преступника всегда тянет на место преступления, – заметил Вохмянин, снова уставившись в экран телевизора – на этот раз там мелькали кадры разбомбленного туберкулезного диспансера.

– Прямо вот только убил и сразу назад тянет? – поинтересовался Пафнутьев.

– Я бывший мент, а вы нынешний... Вам виднее.

– Конечно, – кивнул Пафнутьев. – Вне всякого сомнения.

– Вот и я о том же. – Вохмянин просто не мог допустить, чтобы последние слова в разговоре были не его, чтобы собеседник подвел итог беседе.

Пафнутьев склонил голову к плечу, потом к другому, все это время с нескрываемым удивлением рассматривая затылок Вохмянина – плотный, мясистый, с округлыми поперечными складками. Он видел, что тому мучительно хочется оглянуться, посмотреть на Пафнутьева, оценить его отношение к своим словам. И эти его душевные муки четко отразились на затылочных складках – они налились красным цветом, слегка увлажнились, Вохмянин протер их платком, но так и не оглянулся.

В прихожей хлопнула дверь – вернулась Света. В каминный зал она не вошла. В наступившей тишине послышались ее легкие шаги по винтовой лестнице. Все понятно, ей надо было срочно надеть на ноги что-нибудь теплое.

– Как бы не сбежала, – обронил Вохмянин, не оборачиваясь.

– Авось, – ответил Пафнутьев.

В этот момент входная дверь хлопнула посильнее.

Все обернулись на грохот – в арочном проеме каминного зала стоял Шаланда.

Пафнутьев ощущал полнейшую растерянность – события происходили не так, как он предполагал, да и не те события, которых можно было ожидать, совсем не те события. На второй день после многократной смерти Объячева на острие всех событий неожиданно оказался бомж, человек, который, казалось бы, ни к чему не имел отношения, которого попросту терпели из жалости, из странной такой жалости. Так жалеет хозяин поросенка, чтобы в конце концов его зарезать к Новому году, так можно жалеть кур или вообще любую скотину, но бомж...

– Как он тебе показался? – спросил Пафнутьев у Худолея.

– Святой человек. Божья тварь.

– Крокодил – тоже божья тварь, – заметил Вохмянин.

Пафнутьев опять удивленно вскинул брови, склонил голову к плечу, осознавая нечто важное для себя. Бомж в петле, окровавленная пуля в кармане, не найти ее невозможно. Пистолет не прятал, сам не скрывался, утро провел с Худолеем, никуда не торопился.

Он тоже убийца?

Не похоже.

А что касается Светы, то не могла она в одиночку затолкать бомжа в петлю, да и он не позволил бы поступить с собой так нехорошо. Предварительно надо было его придушить, оглушить, сделать с ним что-нибудь такое, что лишило бы возможности сопротивляться. И потом этот ее пробег в комнатных шлепанцах по весенним лужам, в которые она проваливалась чуть не по колена... Зачем она побежала к сараю? Не знала, что там труп? Или вспомнила какую-то подробность, которую упустила во время своего первого посещения... В таком случае она ведет себя отчаянно, но грамотно, опытно, дерзко. Способна ли на это комнатная красавица. И такая ли уж она комнатная?