Баронъ Шиллингъ въ первый же день прізда гостей отдалъ приказаніе приготовить для Люсили свои покои въ нижнемъ этаж, выходившіе на югъ, и маленькая женщина въ тотъ же вечеръ перебралась туда со своей камеристкой и со всмъ багажемъ такъ поспшно, какъ будто привидніе, жившее за украшенной деревянной рзьбой стной салона, уже сидло у нея за спиной.

И каждый вечеръ изъ этихъ оконъ лился на галлерею потокъ ослпительнаго свта, такъ какъ Люсиль не выносила никакого темнаго уголка, она любила купаться въ свт, какъ купалась ежедневно въ ароматическихъ ваннахъ, которыя горничная приготовляла изъ разныхъ драгоцнныхъ травъ, распространявшихъ благоуханіе по всему дому. Посл этихъ освжающихъ ваннъ граціозное изнженное дитя танцовщицы обертывалось въ тонкій мягкій батистъ; маленькія ножки были всегда обуты въ подбитые атласомъ туфли; она пила самыя лучшія вина и въ такомъ почтенномъ количеств, „какъ будто бы на свт не было другого напитка для утоленія жажды“, по выраженію Роберта, возмущавшагося и сердившагося на то, что баронъ Шиллингъ, по указанію мадемуазель Биркнеръ, снабжалъ кухню и погребъ самыми дорогими запасами изъ своего собственнаго кармана ради этой нищей испанской семьи.

Несмотря ни на что прислуга шиллингова дома, какъ и гуляющіе за желзной ршеткой, любовались рзвой маленькой барыней, которая иногда мимоходомъ обращалась къ нимъ съ какой нибудь веселой шуткой или забавнымъ словцемъ. Совсмъ иначе было съ другой дамой, которая съ обоими дтьми и своими черными слугами осталась въ отведенномъ для нихъ сначала помщеніи… Въ отношеніи къ ней въ людяхъ происходила борьба между невольнымъ подчиненіемъ и пренебреженіемъ къ обднвшей женщин. Она никогда не говорила съ ними; въ легкомъ киваніи головой, которымъ она отвчала на ихъ поклоны, было еще больше гордости, чмъ у ихъ знатной госпожи. Ее ненавидли за это, но почтительно вставали, а болтовня и разговоры въ передней немедленно утихали, когда она проходила по коридору въ черномъ кружевномъ плать, сквозь которое блестли ея прекрасныя съ желтымъ оттнкомъ плечи; при всей нжности и гибкости фигуры это была величественная, ослпительно прекрасная молодая женщина, мрачно и серьезно смотрвшая на міръ Божiй. Никто изъ домашней прислуги не входилъ въ занимаемыя ею комнаты, – ей служили исключительно ея негры, и только въ первый вечеръ по прізде мадемуазель Биркнеръ была позвана туда, чтобы убрать приготовленную ей постель. Она была тогда совершенно поражена и ослплена и разсказывала въ людской, что иностранка спитъ подъ блымъ атласнымъ стеганымъ одяломъ и на подушкахъ съ кружевами, какихъ нтъ у ихъ госпожи на самыхъ парадныхъ платьяхъ, что туалетный столъ заставленъ золотыми и серебряными вещицами, и клялась, что рамка ручного зеркала и вс шкатулки и коробочки осыпаны драгоцнными каменьями, которыхъ такъ много, что у баронессы во всхъ бархатныхъ футлярахъ не наберется и половины того.

– Кто-жъ этому повритъ, мамзельхенъ! Конечно они не настоящіе, самое большее богемскіе, – сказалъ Робертъ. – Да еслибъ и такъ. Барыня говорила, что они потеряли все состояніе во время американской войны, можетъ быть, имъ и удалось спасти кое-что, но на долго ли? Когда мы не будемъ боле кормить всю компанию, – не могутъ же они вчно оставаться въ дом Шиллинга, – тогда придется спускать камень за камнемъ, – вдь надо же сть!… Денегъ у нихъ нтъ – это врно. Смотрите, теперь мы выдаемъ на все, и они будутъ жить на чужой счетъ, пока не вернется баронесса и не положитъ этому конца.

Но гнвъ слуги увеличился еще боле, когда на другой день привезли рояль, который донна де-Вальмазеда „притащила“ съ собой изъ Америки.

„Собака и рояль“ въ дом Шиллинга – двое осужденныхъ, не имвшихъ доступа въ домъ!

Съ нетерпніемъ ждали минуты, когда баронесса вернется и найдетъ у себя такой подарокъ – вотъ такъ славная будетъ штука.

He мало досады причиняли молчанье и скромность прибывшихъ слугъ. У негровъ, которые довольно хорошо говорили по-нмецки, пропадало кажется всякое пониманіе, когда заговаривали о положеніи ихъ господъ по ту сторону океана: они даже ни разу не отвтили „да“ или „нтъ“ на вс настойчивые вопросы, а горничная Минна, на жизнь и смерть преданная своей госпож, также никогда не сообщала никакихъ свдній. Однажды только, на вопросъ о супруг донны де-Вальмазеда, она отвчала, что донна все равно что и не была замужемъ. Ея женихъ былъ тяжело раненъ въ битв и за часъ до смерти обвнчанъ съ ней полковымъ священникомъ. Это сообщеніе сдлало молодую вдову интересной въ глазахъ мужского персонала, а добродушная мадемуазель Биркнеръ горько плакала о ея трагической судьб; но и посл этого никто не осмливался приблизиться къ ней, – вс ея боялись и робко отступали, когда прекрасная женщина мимоходомъ обращала въ ихъ сторону взглядъ своихъ черныхъ бархатныхъ глазъ и холодно окидывала имъ присутствующихъ.

Она только разъ въ день выходила изъ своихъ комнатъ, чтобы пройтись по платановой алле, перескавшей большой садъ; въ переднемъ саду она еще не была ни разу, а также никогда не приближалась къ мастерской. Иногда казалось, что ее какъ будто тянуло туда, гд за широкой стеклянной стной зеленли знакомые листья, изъ-за которыхъ сверкали серебристыя струи фонтана, но она всегда возвращалась назадъ съ одного и того же мста, точно отсчитывала платановые стволы. И хозяинъ дома строго уважалъ невидимыя границы, за которыми уединялась дочь тропиковъ, питавшая такое отвращеніе ко всему нмецкому. Онъ избгалъ встрчъ съ ней, для него, казалось, началась заря новой жизни съ пріздомъ дтей въ его тихій пустынный домъ, – мольбертъ былъ покинутъ и краски высохли на палитр.

– Еслибъ это видла барыня, – говорили между собой слуги, когда видли его идущимъ по саду съ маленькой Паулой на рукахъ. Двочка запускала рученки въ его прекрасную курчавую бороду и нжно прикасалась блокурой головкой къ его смуглому лицу; а онъ поднималъ ее высоко, чтобы показать ей птичьи гнздышки въ втвяхъ кустарниковъ или бросалъ съ Іозе камни въ прудъ и вмст съ радостнымъ дтскимъ крикомъ раздавался его веселый смхъ.

– Какъ можно такъ смяться, имя женой такую сову, – бормотала тогда съ гнвомъ Люсиль, проходя по алле мимо своей золовки.

Полуденное солнце сильно пекло, но подъ платанами было такъ много тни, что донна Мерседесъ сложила свой маленькій зонтикъ и бросила его на ближайшій садовый столъ. По случаю сильной жары она сегодня осталась въ капот изъ тонкаго индйскаго муслина. Въ этомъ мягкомъ воздушномъ костюм, охватывавшемъ ея стройную фигуру и своей матовой близной оттнявшемъ еще рзче бронзовый цвтъ ея блднаго лица съ черными, какъ вороново крыло, волосами, спускавшимися на спину и подобранными въ стку, эта женщина съ мрачнымъ взглядомъ могла представлять собой типъ изнженной, воспитанной въ безграничной роскоши „царицы плантацій“, о которой говорятъ, что она своими ножками сильфиды, не задумываясь, пройдетъ по тламъ рабовъ, какъ по ковру, между тмъ какъ въ слабыхъ рукахъ кроется почти мужская сила, готовая энергично наказать провинившагося.

Она сегодня свободне осматривала садъ, – нечего было бояться докучныхъ взглядовъ, изъ слугъ никто не показывался, а баронъ незадолго передъ тмъ прошелъ черезъ садъ, отправляясь въ городъ.

Передъ темной группой сосенъ, на втвяхъ которыхъ, какъ бахрома, качались свтло-зеленыя шишки, ослпительно сверкала блая стна мастерской, а на стеклахъ примыкавшаго къ ней зимняго сада отражались горячіе золотистые лучи солнца. Изгородь изъ кустовъ дикихъ розъ была усыпана тысячью чудныхъ сантифольныхъ [24] цвтовъ; маргаритки, желтоголовники, толстые красные цвтки клевера въ высокой густой трав переливались пестрыми волнами отъ легкаго лтняго втерка; полевой тминъ и лаванда распространяли благоуханіе, маленькіе, протекавшіе въ прудъ ручейки были окаймлены незабудками, а тамъ за прудомъ поднималась густая зеленая чаща, – это былъ заборъ монастырскаго сада. Изъ-за него виднлись вершины прекрасныхъ плодовыхъ деревьевъ и ни одного украшающаго; тамъ сильно пахло чаберомъ, укропомъ и мятой и цлыя стаи блыхъ бабочекъ перелетали черезъ зеленую стну, чтобы подкрпиться сладкими цвтами на грядкахъ цвтника.