– Фу, посл такой картины могутъ присниться страшные сны, – вскричала Люсиль, сидя у стола, посл минутнаго глубокаго молчанья. Ея голосъ нарушилъ очарованіе, навянное картиной. – Поэтому то я и ушла сюда въ зимній садъ и принесла съ собой альбомъ, который хотла посмотрть… Въ картин очень много жизни, даже страшно длается, по-моему, при взгляд на нее. Трудно предположить, что у живописца „рыбья кровь“ – ты положительно ошибаешься, Мерседесъ и…

– Этотъ человкъ продалъ себя, – прервала ее молодая дама, презрительно пожимая плечами, и отвернулась отъ мольберта. Она открыла одинъ изъ cтарыхъ фоліантовъ, лежавшихъ кругомъ на столахъ и стульяхъ, съ минуту машинально посмотрла на него, потомъ взглянула на грубую деревянную рзьбу, потомъ опять на заплсневлыя страницы; взоръ ея мечтательно блуждалъ съ предмета на предметъ, безпрестанно возвращаясь къ картин, стоявшей на мольберт, и вдругъ остановился на галлере, откуда витая лстница вела прямо въ мастерскую, – тамъ стоялъ самъ художникъ, – еще шевелились драпировки на двери, изъ которой онъ появился, очевидно, онъ только что вошелъ на галлерею, но по выраженію его лица Мерседесъ видла, что онъ слышалъ ея жесткое замчаніе.

Холодная улыбка скользнула по ея губамъ. Она, очевидно, не привыкла отказываться отъ своихъ словъ, какъ бы безпощадны они ни были. Разв не сказалъ Феликсъ, что его другъ женился на фамильныхъ помстьяхъ Шиллинговъ, женившись на нелюбимой „длинной кузин“? Ну такъ пусть же узнаетъ, что этимъ онъ уничтожилъ въ другихъ вру въ свое незапятнанное идеальное направленіе. Ея глаза твердо, безжалостно, съ жестокимъ удовольствіемъ встртили устремленный на нее негодующій взглядъ… Но вдругъ лицо ея вспыхнуло, и гордая женщина, торопливо подобравъ свой шлейфъ, пошла изъ мастерской, въ которую она пришла безъ приглашенія, но прежде чмъ уйти, она должна была извиниться.

Онъ сошелъ съ лстницы, и она, сдлавъ ему навстрчу нсколько шаговъ, указала на дверь зимняго сада и сказала, слегка кивнувъ головой: „Пиратъ натворилъ здсь бдъ. Я услыхала изъ аллеи шумъ и пришла сюда, опасаясь, что перепортятъ ваши вещи“.

– Ваше присутствіе въ мастерской не нуждается въ извиненіи, сударыня, – возразилъ онъ. – Она всегда открыта для городскихъ и дальнихъ постителей. Мастерская не спальня и не будуаръ, – прибавилъ онъ, холодно улыбаясь. Посл того онъ прошелъ мимо нея, какъ длалъ обыкновенно съ постителями, прізжавшими смотрть его знаменитыя произведенія.

Онъ вошелъ въ зимній садъ, поднялъ изъ бассейна намокшее драконовое дерево и поставилъ его такъ же, какъ и вс другіе упавшіе горшки, на мсто. Мрачно сдвинувъ брови осматривался онъ кругомъ. Изъ всхъ угловъ поднимались струи воды, причемъ одн изъ нихъ поднявшись высоко въ воздух, падали въ свои отдльные маленькіе бассейны, скрывавшіеся въ зелени, другіе, напротивъ, взвивались тонкими серебряными дугами изъ чащи растеній и собирались въ большомъ среднемъ бассейн. Это было очень красиво, но баронъ Шиллингъ обошелъ кругомъ зимній садъ, и подъ его рукой вс фонтаны замолкли одинъ за другимъ.

– Я не понимаю, что сдлалось съ садовникомъ, – онъ всегда остерегается излишней влаги, вредной для растеній, – сказалъ онъ съ неудовольствіемъ.

– Ахъ, ch`er baron, это я сдлала, – воскликнула Люсиль, послдовавшая за нимъ. – Это открытіе было для меня неоцненно!… Фонтаны такъ восхитительно журчали, что у меня духъ захватывало отъ удовольствія. Тогда я протянулась на подушкахъ скамьи, жевала опавшіе апельсинные цвты и лниво смотрла на вершины пальмъ, передъ тмъ еще порылась немного въ мастерской – однимъ словомъ, вела себя, какъ глупый шаловливый ребенокъ, который на нсколько минутъ вырвался изъ-подъ строгаго надзора… Кстати, какое преступленіе совершила несчастная, которой вы замазали глаза? – вдругъ прервала она себя на полуслов и побжала въ мастерскую. Она вернулась съ полотномъ, натянутымъ на рамку, какихъ у него было много прислонено къ стн.

„Несчастная“ былъ эскизъ головки, женское личико съ волнистыми темными волосами, еще не совсмъ конченными. Черты напротивъ были тщательно отдланы, но широкая темная полоса была проведена по глазамъ, такъ что верхняя половина бархатистаго лба и тонкій носъ съ прелестными пухлыми губками выглядывали точно изъ-подъ полумаски. Полоса доходила до волосъ, – казалось, художникъ въ гнв схватилъ первую попавшуюся кисть и однимъ взмахомъ уничтожилъ глаза.

– Да будетъ вамъ извстно, что эта бдняжка, лишенная зрнія, возбуждаетъ во мн баснословное любопытство, – сказала маленькая женщина. – Неужели это вы сами были такъ безчеловчны, ch`er baron? И почему, можно спросить?

– Потому что я убдился, что такіе глаза не годятся мадонн, – отвчалъ онъ, быстро подходя къ ней.

Мрачный гнвный взоръ скользнулъ по „глупому шаловливому ребенку“, который его такъ нескромно допрашивалъ. Онъ взялъ картину у нея изъ рукъ и сунулъ ее за одинъ изъ шкафовъ.

Люсиль повернулась на каблукахъ и лукаво улыбнулась.

– У барона Шиллингъ есть сердечныя тайны…

Ея взоръ искалъ Мерседесъ, которая посл его холоднаго отвта, молча и съ гордымъ спокойствіемъ, удалилась за мольбертъ, – она не хотла пройти черезъ зимній садъ, пока онъ былъ тамъ, а другого выхода въ садъ она не знала. Такимъ образомъ она невольно была свидтельницей маленькаго интермеццо [29] съ картиной.

Люсиль показала на нее.

– Она никакъ не можетъ оторваться отъ картинъ, – сказала она барону Шиллингъ. – Я думаю – не мало кровавыхъ сценъ видла она во время войны. Я, слава Богу, не видала всхъ этихъ ужасовъ, – продолжала она и, опускаясь въ близъ стоявшее кресло, спрятала ноги въ медвжьей шкур, раскинутой на каменномъ мозаиковомъ полу. – Когда стало очень опасно, Феликсъ отвезъ меня и дтей во Флориду, въ отдаленное помстье Цамору, принадлежащее Мерседесъ. Вся Южная Каролина была опустошена, Карлстонъ разрушенъ, Колумбія сожжена, и я узнала обо всемъ этомъ только тогда, когда пріхала Мерседесъ, чтобы приготовить меня къ прибытію моего бднаго Феликса, котораго вслдъ за тмъ привезли тяжело раненаго.