Лейкин Николай Александрович
Шрифт:
— И думать не смю. Вдь это ужасъ что такое!
Люба сидла потупившись, перебирала платокъ и говорила:
— Не простятъ, не простятъ. Какъ возможно простить. Вы не знаете папеньку съ маменькой.
— Сейчасъ посл внца не простятъ, такъ потомъ простятъ, стоялъ на своемъ Плосковъ. — Метрическое свидтельство ваше гд хранится?
— Конечно-же у папеньки.
— А взять вы его не можете?
— Какъ взять? Украсть? Да что вы!
— Не украсть, а просто взять. Какая-же это кража, если вы свое берете!
— Нтъ, нтъ. Не будемъ говорить объ этомъ.
— Ну, тогда копію съ метрическаго свидтельства добудемъ. Я знаю, что были случаи, когда и по копіи съ метрическаго свидтельства внчали. Вы вдь знаете, въ какомъ приход вы крещены?
— Конечно-же знаю… Только все это невозможно!.. Оставьте все это.
— Зачмъ оставлять? Надо дйствовать. Вы, какъ совершеннолтняя двушка, попросите себ копію съ метрическаго свидтельства. Я обращусь къ одному знакомому адвокату и спрошу его, какъ надо это сдлать на законномъ основаніи.
— Бога ради, оставьте, Виталій Петровичъ…
— Само собой разумется, что внчаться тайно, мы будемъ только тогда, когда испробуемъ вс другія средства и ваши родители будутъ неумолимы.
— Не могу я этого, ни за что не могу… Все равно не могу.
— Тогда гд-же ваша любовь посл этого! воскликнулъ Плосковъ.
— Не попрекайте… Но, ей-ей, не могу. Погодите дайте подумать, дайте сообразить.
— Хорошо, думайте, соображайте, а я буду страдать.
Плосковъ тяжело вздохнулъ, взялъ Любу за руку, крпко сжалъ руку и прошепталъ:
— Ангелъ мой! ежели-бы ты могла заглянуть въ мою душу, ты увидла-бы, какъ любитъ тебя Виталій, какъ глубоко страдаетъ онъ, и пожалла-бы его!
— Да я и то жалю… тихо пробормотала Люба. У чайнаго стола гремли стаканами.
— Воркующіе голубки! Чай пить… кричала Кринкина Люб и Плоскову.
XV
Корнева долго ждали, но онъ на репетиціи такъ и не былъ, приславъ въ конц вечера записку съ извиненіемъ, что не можетъ пріхать по случаю затянувшейся репетиціи въ Мукосевскомъ кружк. «Что имемъ — не хранимъ» такъ и не репетировали въ этотъ вечеръ, отложивъ до слдующаго вечера.
— Просто запутался, сказалъ про Корнева Конинъ. — Вдь я знаю мукосевскія репетиціи. Тамъ цлыя пиршества устраиваются, жженки изъ киршвассера варятъ, крюшоны уничтожаютъ.
Режиссеръ Луковкинъ тотчасъ-же отпустилъ Любу домой. Плосковъ бросился ее провожать, но она остановила его.
— Бога ради не длайте этого, сказала Люба. — Я сегодня на своей лошади. У меня у подъзда кучеръ.
— Но я только до кучера.
— И до кучера не надо. Вы думаете, маменька не станетъ завтра разспрашивать кучера, провожали-ли вы меня? Непремнно станетъ спрашивать. Вы не знаете, какая она хитрая!
— Тогда я только до прихожей.
На темно освщенной лстниц Плосковъ осмотрлся и, видя, что никого нтъ, схватилъ Любу въ объятія и сталъ цловать. Онъ цловалъ ее въ лицо, въ шею, въ руки.
— Что вы, что вы… Насъ могутъ увидть, шептала Люба, но не отбивалась.
— Будешь моею, во чтобы то ни стало будешь, иначе я покончу съ собой! говорилъ онъ.
Смущенная, вся раскраснвшаяся, похала Люба домой.
«Что-то будетъ? Что-то изъ всего этого будетъ?» думалось ей. «Ну, да пускай что будетъ, то будетъ, а все-таки онъ меня очень любитъ!» ршила она и на душ ея сдлалось радостно, пріятно.
Весело поднялась она по лстниц до своей квартиры, впорхнула въ прихожую, быстро раздлась и пошла въ комнаты. Въ гостиной уже ждала ее мать.
— Ну, что — былъ Корневъ на репетиціи? спросила она.
— Былъ, мамочка, былъ, соврала Люба, нсколько замявшись.
— Ну, какъ онъ съ тобой?
— Да какъ?.. Ничего… Очень любезенъ… Разговаривали.
— О чемъ? допытывалась Дарья Терентьевна.
— Да объ разномъ. Училъ онъ меня, какъ играть роль.
— Ты-то будь съ нимъ только полюбезне. А другого разговора у тебя съ нимъ не было?
— Какой-же можетъ быть другой разговоръ?
— Не притворяйся дурой. Ну, да все равно. Не провожалъ онъ тебя до прихожей? Не помогалъ одвать пальто?
— Нтъ, мамаша, этого не было.
— А тотъ? Этотъ… Какъ его? Ну, вотъ этотъ…
— Вы про Плоскова должно быть? Тоже не провожалъ. Вдь вы-же запретили. Съ Плосковымъ-то я только здравствуй да прощай. Некогда было и разговаривать.
— Ой, врешь!
— Да что-жъ мн врать-то!
— Мн думается, что онъ тебя даже и до дома провожалъ. Смотри, вдь я кучера спрошу. Тогда хуже будетъ.