— Нтъ, не надо. Впрочемъ, я подумаю и скажу Люб. Въ спектакл она передастъ вамъ.

— Да куда намъ! У насъ и такъ два, замтилъ Андрей Иванычъ.

— Въ томъ-то и дло, что два… Драться будутъ.

— Служитъ… продолжалъ Плосковъ.

— Ну?! Ужъ вы наскажете!

Дарья Терентьевна продолжала улыбаться. Тнь неудовольствія совсмъ исчезла съ ея лица.

— Впрочемъ, погодите немножко. Насчетъ кота мы подумаемъ, сказала она. — Андрей Иванычъ вдь и самъ любитъ котовъ.

— Только большихъ, только большихъ.

— Огромный! подтвердилъ Плосковъ и сталъ прощаться, сказавъ:- Ну, такъ насчетъ кота я буду ожидать вашего ршенія.

По уход его, Андрей Иванычъ произнесъ:

— Хитрый, охъ, какой хитрый!

— Просто нахалъ, опять пришла къ своему прежнему ршенію Дарья Терентьевна.

Актеры-любители безъ такъ называемой генеральной репетиціи спектакля не обходятся. Это доставляетъ имъ случай изъ одного спектакля сдлать два. На генеральной репетиціи сцена обставляется декораціями, освщается точно такъ же, какъ и въ спектакл, занавсъ опускается посл каждаго акта, мужчины, въ особенности комики, тщательно гримируются и облекаются въ костюмы. Такъ было и въ данномъ случа на послдней репетиціи, которая происходила наканун спектакля. Исключеніе составляли только актрисы-любительницы на молодыя роли. Он хоть и очень усердно наблились и нарумянились, но, чтобы не помять къ спектаклю нарочно сшитыхъ платьевъ, играли кто въ чемъ хотлъ. Генеральная репетиція отличалась отъ спектакля еще тмъ, что почти вс мужчины-исполнители были полупьяны. Корневъ и Конинъ пріхали каждый съ большой корзиной вина и закусокъ и устроили въ уборныхъ цлое пиршество. Поили также парикмахера, портнаго, бутафора, подносили и плотникамъ. На эту репетицію Люба пріхала съ маленькимъ братомъ-гимназистомъ Федей. Федя былъ приставленъ къ ней Дарьей Терентьенной и ему было поручено слдить за сестрой. Люба посадила его въ первый рядъ стульевъ, а сама ушла за кулисы, гд и оставалась во все время репетиціи. Федя, впрочемъ, два раза приходилъ къ сестр за кулисы, но она тотчасъ-же прогоняла его, сунувъ ему яблоко и конфектъ. Въ женской уборной царила Кринкина. Сама набленная и нарумяненная до того, что съ лица ея сыпалось, она блила и румянила и другихъ и подвела Люб такъ глаза, что Федя, увидя сестру, даже отшатнулся отъ нея.

— Ой, ой, какіе у тебя глаза-то! Точно у быка, сказалъ онъ:- Зачмъ это ты накрасилась? воскликнулъ онъ.

— Не твое дло. Такъ надо. Зачмъ ты пришелъ за кулисы? Постороннимъ лицамъ сюда входъ запрещается. Ступай вонъ, отвчала она. — Вотъ теб гостинцы и иди и шь тамъ, гд я тебя посадила.

За кулисами бродили загримированные актеры. Корневъ, разгуливая съ бутылкой, говорилъ и вн пьесы старческимъ голосомъ своей роли. Конинъ, готовясь къ исполненію роли отставнаго капитана, былъ въ мундир безъ погоновъ и басилъ, гимназистъ Дышловъ въ длинноволосомъ парик художника размахивалъ руками, длая жесты.

— Люба, ты покажи мн, съ кмъ ты цловаться то будешь на сцен? приставалъ къ сестр Федя.

— Ступай, ступай! Нечего теб тутъ толкаться, гнала она его и выгнала въ зрительную залу.

Къ Люб подошелъ Плосковъ. Онъ игралъ пустенькую рольку молодого человка въ пьес «На Пескахъ» и былъ въ прилизанномъ паричк съ височками.

— Ахъ, какой вы противный въ этомъ парик! воскликнула Люба.

— Нельзя-съ. Такая роль, отвчалъ Плосковъ. — Ахъ, да… А какъ насчетъ кота, котораго я общалъ вашей мамаш?

— Нтъ, нтъ. Мамаша и слышать не хочетъ, Да вы котомъ и не расположите ее въ вашу пользу. Она не взлюбила васъ и стоитъ на своемъ.

— Жалко. А мясникъ-кошатникъ въ самомъ дл общалъ достать мн какого-то удивительнаго кота.

— И не спрашивайте ее завтра на спектакл объ этомъ кот, а то еще хуже разсердится.

— Тогда не поднести-ли ей завтра здсь бомбоньерку конфектъ или букетъ?

— Да что вы! Разв она актриса!

— И не актрисамъ подносятъ. Это просто любезность. Очень ужъ мн хочется хоть немножко расположить ее въ мою пользу.

— Бросьте. Ничего вы не подлаете.

— Ну, тогда я вамъ поднесу завтра букетъ.

— Что вы, что вы! Пожалуйста безъ глупостей…

— Какія же тутъ глупости? Вдь вы актриса — вотъ я и поднесу вамъ букетъ. Я поднесу во время роли, велю подать черезъ оркестръ.

— Нтъ, нтъ. Не надо этого.

— Какъ не надо? Да вдь это-же отъ публики.

— Какая-же это публика, ежели это вы. Вы такой-же актеръ, какъ и я.

— Этого никто и знать не будетъ. Вс будутъ думать, что отъ публики. А это очень эфектно.

— Прошу васъ, но длайте этого. Вы меня только сконфузите.

— Кринкина даже сама себ будетъ подносить букетъ, однако, не сконфузится-же.

— Тo Кринкина, а то я. Нтъ, это мн будетъ даже непріятно. Еще ежели-бы я была опытная актриса…

— Вашей маменьк будетъ пріятно. Вы покажете этотъ букетъ ей, а внутри букета будетъ моя визитная карточка.

— Ахъ, Виталій Петровичъ, вы не знаете нашу маменьку! Что отъ васъ — все ей будетъ непріятно.

— Ну, все-таки я попробую. Вдь это будетъ тріумфъ. Вс вамъ будутъ аплодировать, вызывать васъ, а вы выйдете на сцену и будете съ букетомъ въ рукахъ. Боле пятидесяти нашихъ банковскихъ служащихъ будутъ въ спектакл и я попрошу ихъ поусердствовать насчетъ апплодисментовъ вамъ. Какой-же матери, спрашивается, будетъ непріятно, если ея дочь такъ почтена! Букетъ будетъ шикарный, съ широкими лентами.

Люба улыбнулась и сказала:

— Ну, зачмъ-же вамъ такъ тратиться?

— Ангелъ мой, для васъ я готовъ душу свою истратить, себя закабалить! съ пафосомъ сказалъ Плосковъ. — Такъ вотъ ждите завтра поднесенія.

— Безполезно только все это будетъ.

— Пробовать надо, надо всячески пробовать.

Началась репетиція пьесы «Которая изъ двухъ», гд Люба играла роль горничной.

Водевиль «Что имемъ — не хранимъ» шелъ послдней, четвертой пьесой. Корневъ и Конинъ были уже совсмъ пьяны, шалили на сцен, но, какъ опытные актеры-любители, играли все-таки лучше другихъ.