Я ложусь обратно на подушку, а Снейп, глядя мне в глаза, жестко и на этот раз без всякой тревоги и жалости, произносит какое-то заклинание, и я с ужасом понимаю, что он сделал. Он легилимент! Черт! Я знал, что таким был Дамблдор, что вот так умеет и Волдеморт. А теперь, оказывается, еще и Снейп может беспрепятственно покопаться у меня в голове, а защищаться я не умею. «Нет, нет, пожалуйста, не надо», успеваю то ли подумать, то ли все-таки прошептать я, но у меня перед глазами уже несутся потревоженные вторжением Снейпа воспоминания. Не все, конечно, ему нужен последний ритуал, и я вновь переживаю, почти так же ярко, то, как я превращался в огненное сердце и свое падение в пламя. И он успевает увидеть еще немало из того, что связано для меня с ритуалами…Потому что, когда я прихожу в себя и выныриваю из того кромешного ужаса, в который он погрузил меня, он очень бледен, я замечаю это даже в свете пары свечей, что освещают спальню. Конечно, ты же увидел себя, ты увидел себя в моих воспоминаниях, вот, посмотри, кем ты себя чувствуешь сейчас? Но он произносит, совершенно холодно:

– Поттер, это просто магия. Ваша кровь не превратилась в лаву, вы не сгорели в вулкане. Перестаньте убеждать себя в этом. Физически Вы в полном порядке.

– Да, - зло улыбаюсь я ему, - главное, чтоб заводная игрушка была в порядке, пока не добежит до конца дистанции, правда, профессор?

В его глазах сейчас полыхает настоящий гнев. Что, ударишь меня сейчас? Ну, давай же! После всего, что ты только что со мной проделал, это будет достойным продолжением! Но внезапно, как-то неуловимо, что-то меняется в его взгляде, я впервые вижу столь явную смену эмоций на его лице.

– Гарри, - говорит он внезапно очень мягко, - ты просто испугался. Ничего не было - ни огня, ни лавы. Извини меня, я не должен был этого делать. Просто ты меня напугал. У тебя что-нибудь болит? Скажи мне.

И я, совершенно неожиданно для себя, говорю, словно ища у него помощи:

– У меня будто все выгорело внутри, вены, артерии - все.

– Что-нибудь болит?

– Все. Руки, плечи, спина, живот…

Он резко поднимается и выходит из спальни, а минуту спустя возвращается, держа в руках несколько баночек, которые он выставляет рядком на прикроватном столике. И вроде бы это не зелья, а какие-то мази. Он открывает их все, одну за одной, и просит меня сказать, какой запах мне больше всего нравится. Я ничего не понимаю, но выбираю одну, которая пахнет корицей и апельсином. Смешно. Дух Рождества…

– Куртку сними, - тихо говорит он.

– Зачем?

– Я тебя просто разотру, и все пройдет. Ну, давай же.

Я подчиняюсь, я уже не дрожу, когда он берет меня за руку. Он набирает немного мази и осторожно, будто я и вправду сгорел в вулкане, начинает разминать мое запястье, мягко, неспешно, будто хочет добраться до каждой венки, до каждой косточки. Спальня наполняется ароматом - апельсин и корица, а Снейп постепенно поднимается выше по моей руке, от запястья к локтю, все так же неспешно разбирая меня на молекулы. И там, где он касается меня, я перестаю чувствовать боль. И как-то непроизвольно закрываю глаза.

– Ты сейчас заснешь, - я слышу его голос будто сквозь вату.
– Все скоро пройдет, просто спи.

Я засыпаю, убаюканный теплом, сладко-терпким запахом мази, прикосновением его рук к моим плечам и груди. И боль, и страх отступают.

Посреди ночи - а это точно ночь, по-прежнему горят свечи, и в доме такая тишина и покой, какие бывают только глубокой ночью - я внезапно, сам не понимая отчего, вдруг резко открываю глаза. Я лежу рядом со Снейпом, какое там рядом, я опять, как в прошлый раз, прижимаюсь щекой к его груди и ощущаю тепло его рук, крепко держащих меня. И слышу стук его сердца.

– Ты чего?
– спрашивает он, и по его голосу, встревоженному и довольно бодрому, несмотря на столь поздний час, я понимаю, что он не спал.

– Не знаю, просто проснулся.

– Что такое?

Я и сам не могу объяснить, что меня разбудило, только вот жалобное урчание моего желудка объясняет причину лучше, чем всякие слова.

– Гарри, - Снейп приподнимается на локте и смотрит на меня, - ты что-нибудь ел сегодня?

– Я?

– Ну, не я же.

– Ну, да, но…

Я вспоминаю, как меня рвало в ванной, когда я понял, что мне предстоит ритуал. А, припомнив методы дознания Снейпа, я решаю во всем сознаться.

– Просто, когда я понял, что ну… ну, когда Блейки не дал мне глинтвейн, а Рону с Герми дал, я догадался. И мне стало плохо. Вот.

– Вставай.

Интересно, куда вставать посреди ночи? Не собирается же он кормить меня? Но, похоже, я ошибаюсь, потому что он заставляет меня натянуть его свитер, который мне ужасно велик, и даже выдает какие-то тапки.

– Сэр, я и один могу дойти до кухни, - пытаюсь возражать я, когда понимаю, что Снейп собирается меня сопровождать.

– Можешь, - легко соглашается он, - но мне будет спокойнее, если мы пойдем туда вместе.

И я больше не спорю. Мы проходим через столовую, где сейчас все безукоризненно чисто и прибрано, и оказываемся на кухне - довольно большом уютном помешении с грубой деревянной мебелью и большим очагом. Снейп усаживает меня за стол, некоторое время роется в шкафах - и вот уже передо мной сэндвичи с ветчиной и курицей, печенье, конфеты и чай. Несколько многовато для ночной трапезы.

– Ешь, - почти приказывает мне он.

Странно, мы впервые сидим вдвоем за одним столом, он наливает себе в стакан бренди, который заедает конфетами и печеньем, закуривает и наблюдает, как я ем. И мне почему-то хочется, чтоб он просто поговорил со мной, так, ни о чем, не о крестражах, не о том, что мы должны еще сделать, не спрашивал бы, что и где у меня болит. Ну, вот разговаривают же люди ни о чем. Если бы мы с ним могли сейчас обменяться хоть парой незначащих слов, может быть, тот кошмар, который мне, да и ему, пришлось пережить, стал бы менее ярким.