Шрифт:
2 июля 1994 г.
Весь июнь в Москве был холодный и дождливый, и это хорошо, иначе было бы невозможно выдержать окончание сезона, последние спектакли, последние разговоры.
Я знал, что сразу уеду на съемки в Питер — месяца полтора назад меня пригласил Иван Дыховичный в свою картину «Музыка для декабря». Это знание тоже поддерживало... Т. е. не сам факт участия в фильме, а именно неизбежный отъезд, перемена.
Толя вел себя скверно... постоянно в депрессиях, с просветами равновесия. Иногда его от всей души жалко, особенно в моменты покоя и осознания, когда наедине со мной он начинает каяться, мучиться сам от себя.
— Это болезнь, Николай, я знаю... болезнь. Ведь не было никакой причины сегодня для истерики, утром проснулся и хорошо себя чувствовал, потом, знаешь, накатывает злоба — просто темно в глазах, и ничего, ничего не могу с собой сделать... Понимаешь, Николай, какой ужас — не могу с собой справиться... Что мне делать, дорогой, скажи?
Такие вот монологи...
Или:
— Ни в чем они не виноваты — артисты, что я на них сорвался... зачем? Я сам во всем виноват, кругом виноват... Я бросил вас, два месяца не показывался... Я благодарен тебе, что ты с ними все это время был, вы хорошо трудились, много сделали... Господи, какой ужас... Что же я ору-то... Это — конец. Я серьезно говорю, Коля... я знаю, скоро умру. Не может человек жить в таком состоянии...
Говорю ему:
— Они любят вас... понимают, прощают. Вы же сами видите. Хотя, конечно, в таких стрессах находиться... — говорю. — Надо пытаться сдерживать себя... если хочешь видеть только черное — так и будешь видеть. Нельзя. У нас много позитивного, действительно много сделали, накопили, они чувствуют единый стиль, знают школу, это видно, это любой скажет. Они преданы, работоспособны, готовы... Надо в храм сходить причаститься.
(Я всегда об этом говорю, и Никита тоже.)
Он помолчит, покачает головой:
— Я был. Был...
13-го — последний разговор с актерами. У нас отпуск. Он уезжает на Запад, вернется где-то в конце октября, в лучшем случае. Начинать сезон надо без него. Долго обо всем договаривались наедине. С актерами разговаривал недолго... часа три.
Потом еще сидели в кабинете, вспоминали всякие мелочи, подробности, чтобы ничего не забыть. Он просил еще поговорить с Людмилой, успокоить ее, и еще, и еще, и еще что-то... Вышли из «Урана», я проводил его до машины. Обнялись, трижды расцеловались.
Весь день 14-го двигали с Расой мебель, готовя квартиру к ремонту, вернее, к продолжению ремонта. Мне принесли домой билет.
Вечером того же дня сел в «Красную стрелу», вагон «СВ» (стоимость билета 76 тысяч рублей), и проснулся, подъезжая к Питеру.
8 утра. Солнечно! Легко. Вагон идеальной чистоты, интуристовский. Далее — метаморфоза... перемена — композиционный сюрприз. Меня встречают, улыбаются... На красивой машине везут в гостиницу «Советская», селят, за что-то извиняются, кормят, улыбаются, дают деньги, просят отдохнуть... и вообще главное, чтобы мне было хорошо...
Я принимаю душ, обтираюсь мягкими махровыми полотенцами, немного валяюсь на свежих простынях, набираю Москву, звоню Расе. Надеваю новую майку, белую с синими полосками и надписью «Соmраnу». Меня усаживают в джип «Тойота» (именно такой, о каком я всегда втайне мечтаю), и мы летим по Питеру.
Полдень. Солнце. Хорошая музыка в салоне. Прибранные, вычищенные к Играм доброй воли улицы прекраснейшего города, улыбки, молодые, здоровые, удачливые лица моих новых друзей (и ни зуб не болит, нигде ничего не колет, не жмет).
Золотой купол Исаакия проплывает в музыке. Я смотрю на него и молюсь. Долго молюсь про себя и крещусь незаметно. Поминаю Танюшу, маму, Наташу, Аудру,... прошу здоровья папе и опять молюсь Богородице. И благодарю Бога за все!!
Господи... Какие счастливые минуты были, какие счастливые. И обязательно вот так с печалью, с Таней, с промелькнувшей скамейкой, где мы когда-то сидели... Я молюсь, потому что знаю — за все, за все, за все — платишь.
В Комарове снимаем на даче какого-то профессора. Огромная, двухэтажная, в лесу, на берегу Финского залива. По сценарию — это моя дача (!). Попробовал представить так... реально, что моя... Нет... не могу.
Здесь сказочно. Только комары. Впрочем — Комарово. Второй день съемок.
16 июля 1994 г., Комарово
Поварская, 20.
Прекрасная осень в Москве. Сухая, теплая, солнечная... Говорят, лет 30 не было такой теплой. Тяжело каждый день идти на работу и проводить весь день в театре... в холодном помещении...
А. А. (на репетиции):
— Вы знаете... я подвержен нервным всяким заболеваниям, поэтому пропускать надо: как я выгляжу, как говорю... Да и слова мои не всегда нужно слушать. Иначе я только вред вам приносить буду... Я ведь все равно что-то говорить буду.