Посл молитвы мы обдали въ большомъ банкетномъ зал, освщенномъ сотнями смоляныхъ факеловъ. Въ переднемъ углу залы было устроено возвышеніе подъ балдахиномъ, подъ которымъ былъ накрытъ столъ для короля, королевы и принца Уэймъ. Отъ возвышенія тянулся длинный общій столъ, верхній конецъ котораго назначался для благородныхъ постителей и взрослыхъ членовъ ихъ семьи, а также и для придворныхъ, всего тутъ было шестьдесятъ одинъ человкъ, а на нижнемъ конц стола сидли младшіе офицеры дворца съ ихъ подчиненными; всего за столомъ сидло сто восемнадцать человкъ; за ихъ стульями стояли ливрейные слуги, кром того, масса была другихъ слугъ, прислуживавшихъ за столомъ. Это представляло великолпное зрлище. На галлере помщался оркестръ съ цимбалами, рожками, арфами и другими ужасными инструментами, который и открылъ банкетъ нестройнымъ ученическимъ сочиненіемъ или своеобразною агоніею рыданій; это сочиненіе нсколько столтій поздне было извстно подъ названіемъ «Въ сладкомъ ожиданіи». Это была новость, которая должна была быть обработана нсколько боле. По вслдствіе этой причины или какой-либо другой королева приказала повсить композитора посл обда.

Посл этой музыки патеръ, стоявшій за королевскимъ столомъ, прочиталъ по латыни молитву. Затмъ цлый батальонъ служителей бросился съ своихъ мстъ и сталъ выносить блюда, шумть, торопиться, подавать; да началась. Никто изъ обдавшихъ не говорилъ ни слова, а вс были поглощены своимъ дломъ.

Шумъ жеванія шелъ въ унисонъ и этотъ звукъ походилъ на глухой шумъ какого-то подземнаго механизма.

Такое истребленіе пищи продолжалось полтора часа и невозможно себ представить количество потребленныхъ състныхъ припасовъ. Главнымъ блюдомъ этого банкета былъ огромный дикій медвдь, лежавшій такъ величественно и неподвижно на громадномъ блюд, но отъ него ничего не осталось, даже подобія какихъ либо объдковъ; а этотъ медвдь былъ типомъ и символомъ того, что сталось и съ другими блюдами.

Когда подали сладкія блюда, то начались попойка и разговоры. Вино и медъ исчезали галлонъ за галлономъ и всякій чувствовалъ себя сначала очень комфортабельно, затмъ счастливо, а потомъ весело — оба пола — и, наконецъ, поднялся шумъ. Мужчины разсказывали ужасные анекдоты, но никто не краснлъ, а когда разсказывалось что либо очень пикантное, то все общество закатывалось такимъ громкимъ смхомъ, который заставилъ бы задрожать любую крпость. Дамы также разсказывали анекдоты и исторійки, отъ которыхъ Маргарита Наваррская закрылась бы носовымъ платкомъ точно такъ же, какъ и великая Елизавета, королева англійская; но здсь никто не закрывался и вс только смялись, а, лучше сказать, ревли; въ большинств всхъ этихъ анекдотовъ духовныя лица играли главную роль, но это нисколько не смущало капеллана, онъ смялся вмст съ прочими; и даже боле, — сплъ по приглашенію псенку такого скабрезнаго сорта, какую еще никто и не плъ въ тотъ вечеръ.

Около полуночи вс утомились, смяться надоло и каждый только пилъ; затмъ нкоторые плакали отъ опьяненія, другіе были некстати любезны, иные ссорились; затмъ нкоторые были уже черезчуръ веселы, а были и такіе, которые какъ мертвые лежали подъ столомъ. Но изъ всхъ дамъ самое ужасное зрлище представляла одна молодая герцогиня, недавно вышедшая замужъ. Эта герцогиня могла служить прототипомъ жившей нсколько столтій посл нея молоденькой дочери Регента Орлеанскаго, которую вынесли на рукахъ съ одного параднаго обда, всю испачканную, пьяную, безпомощную и уложили въ постель; между тмъ, это было въ послдніе грустные дни Стараго Режима.

Но вдругъ лишь только патеръ поднялъ руки и вс головы склонились для принятія благословенія, какъ подъ аркою у двери въ конц зала появилась сгорбленная старуха съ сдыми волосами и, опираясь на костыли, остановилась у порога; новопришедшая, поднявъ костыль и указывая имъ на королеву, воскликнула:

— Чудовище! Кара Божія да падетъ на тебя! Женщина безъ всякой жалости! Ты убила моего невиннаго внука и привела въ отчаяніе мое старое сердце, у котораго не было ни родныхъ, ни друзей, ни защиты. У меня въ цломъ мір не было никого, кром него!

Вс были объяты ужасомъ, такъ какъ проклятіе считалось ужасною вещью этими людьми; но королева величественно встала съ смертоноснымъ огнемъ въ глазахъ и отдала безчеловчное приказаніе:

— Взять ее! къ столбу ее!

Стража двинулась съ своихъ мстъ, чтобы повиноваться приказанію королевы; это былъ позоръ; ужасно было видть такую вещь. Но что было длать? Сэнди бросила на меня украдкой взглядъ; я понялъ, что она что-то задумала, и сказалъ:

— Длай, что знаешь.

Она встала, подошла къ королев и, указывая на меня, сказала:

— Государыня, онъ говоритъ, что этого не слдуетъ длать. Отмните ваше приказаніе или онъ уничтожитъ этотъ замокъ, который разлетится въ пухъ и прахъ, подобно несбыточному сну.

Посудите только, что за глупое условіе, чтобы выручить человка. Между тмъ, какъ королева…

Мой паническій страхъ совершенно прошелъ; что же касается до королевы, то она, точно утомленная, дала знакъ отмны приказа, опустилась въ свое кресло и совершенно отрезвла. Тоже самое было и со всми прочими. Все собраніе встало и, оставивъ всякія церемоніи бросилось толпою къ двери, опрокидывая стулья, разбивая посуду и вазы, волнуясь, шумя, ужасаясь, толкаясь, и прежде чмъ я усплъ опомниться залъ былъ совершенно пустъ. Да, это были суеврные люди!

Бдная королева была до такой степени удручена и принижена, что даже боялась отдать приказаніе повсить композитора, не посовтовавшись со мною. Мн было очень грустно за нее и всякій на моемъ мст пожаллъ бы ее, такъ какъ она дйствительно страдала, я съ своей стороны хотлъ сдлать что-нибудь благоразумное, не доводя вещей до послдней крайности. Я сталъ обсуждать это дло и кончилъ тмъ, что приказалъ сыграть музыкантамъ еще въ нашемъ присутствіи это «Сладкое ожиданіе», что, конечно, они и исполнили. Тутъ я увидлъ, что королева была совершенію права и далъ ей позволеніе повсить весь оркестръ. Это имло хорошее вліяніе на королеву. Государственный человкъ мало выигрываетъ, употребляя деспотическій авторитетъ при всхъ представляющихся случаяхъ, такъ какъ это оскорбляетъ справедливую гордость его подчиненныхъ и можетъ подорвать его могущество. Самая лучшая политика — это небольшія уступки то тамъ, то здсь, но вмст съ тмъ такія, которыя не могутъ принести вреда.