Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II
вернуться

Андреев Вадим Леонович
Шрифт:

Death valley [16]

1 Скелет реки, камней продолговатых ребра, В щели — намытый паводком песок. Жарою опаленный навзничь лег И спит в беспамятстве пустыни мир недобрый. Чем злое солнце пополудни горячей, Тем больше кровь холоднокровных рада, — Мир скалапендр и всевозможных гадов, Пятнистых ящериц, тарантулов и змей. 2 Струятся в рыжем мареве барханы, Который век торчат засохшие кусты. Никак не могут их угрюмой наготы Прикрыть песком свистящие бураны. Из норки выглянул тушканчик. Саранча Взлетела облаком и с полоским треском Распалась и исчезла в синем блеске Почти что перпендикулярного луча. 3 Змея на огненной гранитной сковородке Во сне кольцом свернула позвонки, Как будто крестиком и от руки Узор ее на тусклой коже вышит четкий. Вдоль по руслу скользит сухая тень орла, Но, жаркий сон змеи оберегая, Торчит гремучего хвоста тугая, Звенящая громоотводная стрела. 4 Когда весною радуга на ключ закрыла Стремительные ливни и дожди, Она воздвигла арку посреди Пустыни и на миг пески заворожила. Непрошенную гостью солнце обожгло, Она к скале приникла, и слиняло На склон горы густое покрывало, Когда-то по небу летевшее крыло. 5 С тех пор в ущельях узких линиями спектра Размечены породы горных жил: Их ветер изваял и обнажил, А радуга дополнила работу ветра. Змеиная приплюснутая голова, Двенадцатикольцовая трещотка, Пергаментные веки, взгляд короткий… Долина смерти, — нет, она всегда жива. 1954, 1955

16

Death Valley — HP.

«Ветер шагал по вершинам деревьев…»

Ветер шагал по вершинам деревьев, Но постоянно сбивался с ноги. Он ускорял перед каждой деревней, Как человек перед домом, шаги. По полю прыгали злые шутихи — Скрученных вихрей живые тела. Ветви сгибая, как пьяная, лихо На перекрестке плясала ветла. Засуха шла на деревню, на приступ Выжженных и обескровленных нив. Засуха жгла, и по небу со свистом Дальних пожаров метались огни. Голод вползал в беззащитные избы, В клети, в подвалы и на чердаки И, как собака, тихонько повизгивал, И пожелтевшие скалил клыки. 1968

«Уже вечерело. Раздвинув костлявые ветки…» [17]

Н. Резниковой

Уже вечерело. Раздвинув костлявые ветки Безжизненных сосен я вышел на берег морской. Здесь пахло бессмертником, солнцем, трескучей смолой, Здесь воздух был крепок — веселый, тревожный и едкий. Высокую дюну одели колючие травы. На плоские скалы всползал беспокойный прилив, Все ближе и ближе, и вскоре широкий залив До края был полн, словно ковш, бирюзовою лавой. И глядя на низкое солнце, расплавленным змеем Сползавшее в ночь в ореоле сияющих стрел, Я понял, что сами мы ставим дыханью предел, Что сами мы можем гореть, лишь гореть не умеем. …Закат изнемог и остыл над моей головою, Но там, вдалеке, торжествуя над мраком и сном, Беспокойная тучка, прозрачным блистая крылом, Как тяжелая бабочка, билась в окошко ночное. 1946–1955

17

«Уже вечерело. Раздвинув костлявые ветки…» — HP.

СОЛНЕЧНЫЙ ЛУЧ (1–3)

1. «Внимательный луч взошел на пригорок…»

Внимательный луч взошел на пригорок, Оттуда взглянул, робея, на нас, А мы, — что ни слово, минут уже сорок, Возможно и больше — считай, целый час — О том говорим, что ясно обоим, Что любящим только — порой невдомек: Едва лишь мы нужную фразу построим, Как все лепестки разметет ветерок. Как знать нам и кто объясненью поможет? Быть может, вот этот почти золотой, Расплывчатый луч, тот, который тревожит Тебя и меня своей простотой…

2. «Куда ни ступишь, — всюду острый зной…»

Куда ни ступишь, — всюду острый зной. Прилечь в тени, — как будто нету тени. Запачканы и солнцем и смолой Твои незагорелые колени. Кусочек солнца соскользнул на грудь И платье отвернул, и обжигает щеки, И вот скользит, увертливый, как ртуть, Настойчивый, счастливый и жестокий. Тяжелым жаром пахнет хвойный дом Стреляют шишки, раскрываясь в зное, И муравей бежит, совсем забыв о том, Что в этом мире нас с тобою двое.

3. «Солнечный заяц присел на столе…»

Солнечный заяц присел на столе, Поднял торчком лазурные уши. Иней на окнах, а здесь он в тепле. Сел и мое одиночество слушает. Нет, не поймешь, почему же скрипят, Сами собой ожив, половицы. Прошлые дни не вернутся назад, Знаем мы оба, что не возвратиться им. Вздрогнул. Уходишь? Я знаю — пора. Прежних шагов опять не услышим. Вечер, такой же, как все вечера, Солнце потушит и встанет над крышами. 1956

«Сияющая ночь под утро овдовела…»

Сияющая ночь под утро овдовела: Луна зашла. На черные леса, На землю — как она похолодела! — Сгущаясь, падает роса. О, этих рос целительный избыток! Не для того ль, прощаясь, плачет мгла, Чтоб для земных цветов ночной напиток Весь день природа берегла? И в зной на самом дне воронки узкой Хранит цветка кудрявый лепесток Бессмертной влаги ласковый и тусклый, Успокоительный глоток. Скажи, что делать мне? Как ты неосторожно С цветка стряхнула зябкую росу! Теперь любви моей сквозь зной тревожный До ночи я не донесу. 1948–1956

«Оттепель. Лес, и в лесу — ни тропинки…»

Оттепель. Лес, и в лесу — ни тропинки: Куда ни посмотришь — береза да ель. На осевшем снегу голубые рябинки Разбросала ночная капель. Но ненадолго: вот северный ветер По лесу пройдется и все закует, И на каждой прогалине, в каждом просвете Заблестит лакированный лед. Ветки наденут стеклянные платья — Одежды для бала должны быть тесны, Но им кажется, что ледяные объятья И милей, и прекрасней весны.