Въ карман у меня была книжечка Теннисона, она могла пояснить этотъ вопросъ и покончивъ споръ мои съ совстью, которая, подъ видомъ раздраженной греческой музы, начала придираться ко мн во время прогулки моей по Аинамъ. Старая два заплативъ, что я готовь брыкаться при мысли объ автор Доры и Улисса, вздумала попрекнуть мн потеряннымъ временемъ и невозвратно утраченнымъ случаемъ пріобрсть классическое образованіе: «Ты могъ бы написать эпосъ, подобный эпосу Гомера, говорила она; или по-крайней-мр сочинить хорошенькую поэму на премію и порадовать мамашу. Ты могъ бы перевесть греческими ямбами Джека и Джилля и пріобрсть большой авторитетъ въ стихахъ своей коллегіи». Я отвернулся отъ нея съ кислой гримасою. «Сударыня, отвчалъ я, если орелъ вьетъ гнздо на гор и направляетъ полетъ свой къ солнцу, то не должны же вы, любуясь имъ, сердиться на воробья, который чиликаетъ, сидя на слуховомъ окн или на втк акаціи. Предоставьте меня самому себ; взгляните, у меня и носъ-то не орлиный, — куда же гоняться намъ за вашей любимой птицею!»

Любезный другъ, вы прочли конечно не безъ удивленія эти послднія страницы. Вмсто описанія Аинъ, вы встртили на нихъ жалобы человка, который былъ лнтяемъ въ училищ и не знаетъ по гречески. Прошу васъ, извините эту минутную вспышку безсильнаго эгоизма. Надобно признаться, любезный Джонесъ, когда мы, небольшія пташки, разгуливаемъ между гнздъ этихъ орловъ и смотримъ на удивительныя лица, нанесенныя ими, — намъ становится какъ-то неловко. Мы съ вами, какъ бы ни понукала насъ къ подражанію красота Паренона, не выдумаемъ такихъ колоннъ, данное ни одного изъ обломковъ ихъ, разкиданныхъ здсь, подъ удивительнымъ небомъ, посреди очаровательнаго пейзажа. Конечно, есть боле грандіозныя картины природы; но прелесть этой вы наврно нигд не встртите. Волнистыя горы Аттики отличаются необыкновенной стройностью; море свтле, пурпурове и даже самыя облака легче и розовые, нежели гд-нибудь. Чистая глубина синяго неба производитъ почти непріятное впечатлніе, когда смотришь на нее сквозь открытую кровлю здшнихъ домиковъ. Взгляните на эти обломки мрамора: онъ блъ и свжъ, какъ первый снгъ, не тронутый еще ни пылью, ни оттепелью. Кажется, онъ говоритъ вамъ: «Весь я былъ также прекрасенъ; самые даже нижніе слои мои были безъ трещинъ и пятнышекъ». Потому-то, любуясь этой чудной сценою, вроятно я составилъ очень слабую идею о древнемъ греческомъ духъ, населявшемъ ее благородными расами боговъ и героевъ. Греческія книги не помогли бы мн въ этомъ случа, не смотря на вс старанія Мозля вбить таинственный смыслъ ихъ въ мою бдную голову.

Очень радъ я, что вымерли вс Турки, жившіе нкогда въ Аинахъ. Безъ этого обстоятельства я былъ бы лишенъ удовольствія полюбоваться на первый восточный городъ, не имя къ тому ни какого подготовленія. Смирна показалась мн восточне всего остального востока, вроятно по той же причин, которая заставляетъ Англичанина считать Кале самымъ французскимъ изо всхъ городовъ Франціи. Здсь и ботфорты почтальона, и чулки служанки бросаются въ глаза ему, какъ вещи необыкновенныя. Церкви и укрпленія, съ маленькими солдатиками на верху ихъ, остаются въ памяти даже и въ то время, когда изгладятся изъ нея большіе храмы и цлыя арміи; первыя слова Француза, сказанныя за первымъ обдомъ въ Килляк, не забываются черезъ двадцать лтъ, въ продолженіе которыхъ наслушаешься вдоволь французскаго говора. Любезный Джонесъ, помните ли вы блую бесдку и беззубаго старичка, который напвалъ: Largo al factotum?

Такъ-то памятенъ и первый день, проведенный на Восток; вмст съ нимъ утратится свжесть впечатлнія; чудо обратится въ дло обыкновенное, и напрасно будете ожидать вы пріятнаго протрясенія нервовъ, за которымъ человкъ гоняется повсюду. Нкоторые изъ моихъ товарищей звали отъ скуки, смотря на Смирну, и не обнаружили ни малйшаго внутренняго движенія при вид лодокъ, плывшихъ къ намъ отъ берега съ настоящими Турками. Передъ нами лежалъ городъ съ минаретами и кипарисами, съ куполами и замками; мы слышали пушечные выстрлы и видли, какъ кровавый флагъ султана развернулся надъ крпостью вмст съ восходомъ солнца. Лса и горы примыкали къ самой вод залива; при помощи телескопа можно было подмтить въ нихъ нсколько эпизодовъ восточной жизни. Здсь виднлись котэджи съ премиленькими кровельками и тнистые, безмолвные кіоски, куда начальникъ евнуховъ приводитъ затворницъ гарема. Я видлъ, какъ рыбакъ Гассанъ возится съ стью, и какъ Али-Баба ведетъ своего мула въ лсъ за дровами. Мистеръ Смттъ глядлъ на эти чудеса совершенно хладнокровно; я удивлялся его апатіи, но оказалось, что онъ бывалъ уже въ Смирн. Самъ я, пріхавшій сюда по прошествіи нкотораго времени, не замчалъ уже ни Гассана, ни Али-Баба, и даже не хотлъ было выдти на берегъ, припомнивши гадкій трактиръ Смирны. Человкъ, желающій понять Востокъ и Францію, долженъ подплыть къ Смирн и Кале въ яхт, выдти часа два на беретъ, и никогда уже не возвращаться въ нихъ боле.

Но эти два часа необыкновенно пріятны. Никоторые изъ насъ поздку во внутрь страны называли глупостью. Лиссабонъ обманулъ насъ; Аины надули жестоко; Мальта очень хороша, но не стоитъ того безпокойства и морской болзни, которыя вытерпли мы на пути къ ней; къ этой же категоріи относили и Смирну; но при вид ея споры прекратились. Если вы любите странныя и живописныя сцены, если увлекались вы Арабскими ночами въ молодости, — прочтите ихъ на палуб восточнаго корабля, постарайтесь углубиться въ Константинополь или въ Смирну. Пройдите по базару, и Востокъ явится передъ вами безъ покрывала. Какъ часто мечтали вы о немъ! И какъ удивительно схожъ онъ съ мечтами вашей юности: можно подумать, что вы бывали здсь прежде; все это давнымъ-давно извстно вамъ!

По мн, достоинство Арабскихъ ночей заключается въ томъ собственно, что поэзія ихъ не можетъ утомить васъ своей возвышенностію. Шакабакъ и маленькій цирюльникъ — вотъ ея главные герои; она не порождаетъ въ васъ непріятныхъ чувствъ ужаса; вы дружелюбно посматриваете на великаго Африта, когда идетъ онъ казнить путешественниковъ, умертвившихъ его сына; Моргіана, уничтожая шайку воровъ вскипяченнымъ масломъ, нисколько, кажется, не вредна имъ, и когда король Шаріаръ отрубаетъ головы своимъ женамъ, вамъ чудится, что эти головы очутились по прежнему на своихъ мстахъ, и что красавицы опять поютъ и пляшутъ съ ними гд-то заднихъ комнатахъ дворца. Какъ свжо, весело и незлобно все это! Какъ забавно понятіе о мудрости любезныхъ жителей Востока, гд на труднйшіе вопросы науки отвтятъ вамъ загадками, и гд вс математики и магики должны имть непремнно длинную и остроконечную бороду!

Я посшелъ на базаръ. Тутъ, въ маленькихъ лавкахъ, покойно и торжественно сидли брадатые купцы, дружелюбно посматривая на покупателей. Табаку не курили, потому что былъ Рамазанъ; даже не ли: рыба и жареная баранина лежали въ огромныхъ котлахъ только для христіанъ. Дтей было множество; законъ не такъ строгъ къ нимъ; разнощики (безъ сомннія, во имя пророка) продавали имъ винныя ягоды и проталкивались впередъ съ корзинами огурцовъ и винограда. Въ толп мелькали поселяне, съ пистолетами и ятаганомъ за поясомъ, гордые, но нисколько не опасные; порою встрчались смуглые Арабы, выступавшіе такъ торжественно, что ихъ съ перваго взгляда можно было отличить отъ развязныхъ жителей города. Жиды и Греки покупали въ тихомолку; лавки ихъ сторожили блдные, пучеглазые мальчики, зазывавшіе покупателей; громко разговаривали ярко разодтые Негры, и женщины, съ закрытыми лицами, въ широкихъ, нескладныхъ туфляхъ, тараторили между собою и торговались съ купцами въ дверяхъ маленькихъ лавокъ. Здсь были веревочный, бакалейный и башмачный ряды, трубочный и оружейный базары, также лавки съ шубами, халатами и даже отдльное мсто, гд, подъ навсомъ изъ тряпья, занимались своимъ дломъ портные. Сквозь парусину и рогожи, растянутыя надъ узкими линіями базара, проглядывало солнц, переливая свтъ и тнь по всей масс разнообразныхъ предметовъ. Лавка Гассана Альгабана была ярко освщена, тогда какъ низенькія скамьи, тазы и чашки сосдней съ всю цирюльни прикрывались густой тнью. Башмачники вообще добрый народъ; здсь видлъ я одного изъ нихъ, который, помнится, не разъ являлся мн во сн. Таже зеленая, старая чалма, то же доброе, сморщенное лицо, въ род яблока, т же маленькія срые глазки, весело сверкающіе во время разговора съ кумушками, и точь-в-точь такая же улыбка подъ волосами сдымъ усовъ и бороды — ну, просто, сердце радуется, глядя на него. Вы отгадаете, что говоритъ онъ съ продавцомъ огурцовъ, также, какъ султанъ угадывалъ, что говорятъ птицы. Уже не набиты ли огурцы эти жемчугомъ? Да и тетъ Армянинъ въ черной чалм, что стоитъ у фонтана, изспещреннаго прекрасными арабесками, вокругъ которыхъ толпятся ребятишки, черпая воду, ужъ полно не переодтый ли кто Гарунъ Альрашидъ?

Присутствіе верблюдовъ дополняетъ окончательно фантастическій колоритъ сцены. Съ кроткими глазами и выгнутыми шеями, чинно, безъ шума и топанья переходятъ они другъ за другомъ съ одной стороны базара на другую. О, золотые сны юности! О, сладкія мечты каникулъ! Здсь суждено было на полчаса осуществиться вамъ. Геній, господствующій надъ молодостью, далъ намъ средство совершить въ этотъ день доброе дло. Сквозь отворенныя двери увидли мы внутренность комнаты, украшенной текстами корана. Одни изъ нихъ были нанесены тушью, съ угла на уголъ, по листу блой бумаги, другіе красной и голубой краскою, нкоторымъ надписямъ была дана форма кораблей, драконовъ и другихъ фантастическихъ животныхъ. На ковр, посреди комнаты, сложивъ руки и покачивая головой, сидлъ мужчина, распвая въ носъ фразы, выбранныя изъ священной для мусульманъ книги. Но изъ комнаты неслись громкіе голоса молодости, и проводникъ сказалъ намъ, что это училище. Мы вошли въ него.