Объявляю по совсти: учитель колотилъ бамбукомъ маленькаго мулата. Ноги ученика были въ колодк, и наставникъ, это грубое животное, валялъ по нимъ палкою. Мы слышали визгъ мальчика и были свидтелями смущенія учителя. Думаю, ученикамъ веллъ онъ кричать какъ-можно громче, для того, чтобы заглушить визгъ ихъ маленькаго товарища. Какъ скоро шляпы наши показались надъ лстницею, наказаніе было прекращено, мальчикъ посаженъ на свое мсто, бамбукъ брошенъ въ уголъ, въ кучу другихъ тростей, и учитель встртилъ насъ совершенно переконфуженный. На ученикахъ были красныя фески, а на двочкахъ пестрые носовые платки. Вся эта мелюзга выпучила на насъ съ удивленіемъ большіе, черные глаза свои, и вроятно побои палкою были на это время забыты. Жаль мн такихъ учителей; жалко и бднаго маленькаго магометанина. Никогда уже не читать ему съ увлеченіемъ Арабскихъ Ночей подлинник.

Отсюда, посл этой непріятной сцены, пошли мы завтракать въ дрянной трактиръ, который, впрочемъ, отрекомендовали намъ. Здсь угостили насъ морской рыбою, виноградомъ, дынями, гранатами и смирнскимъ виномъ. Изъ оконъ трактира открывался прекрасный видъ на заливъ, на купцовъ, тунеядцевъ и ремесленниковъ, толпившихся на берегу. Здсь виднлись и верблюды, не обременные ношею, и груды сплыхъ дынь такой величины, что гибралтарскія бомбы показались намъ малы въ сравненіи съ ними. Было время сбора винныхъ ягодъ, и мы, на пути въ трактиръ, пробирались сквозь длинные ряды дтей и женщинъ, занятыхъ укладкою этихъ плодовъ. Ихъ обмакиваютъ сперва въ соленую воду и потомъ уже прячутъ въ кадушки, перекладывая листами. Когда смоквы и листы начнутъ сохнуть, изъ нихъ выползаютъ большіе блые черви и прогуливаются по палубамъ кораблей, везущихъ эти фрукты въ Европу; гд маленькія дти кушаютъ ихъ съ большимъ удовольствіемъ (то-есть, не червей, а смоквы-то), и гд играютъ он не послднюю роль на университетскихъ попойкахъ. Свжія винныя ягоды имютъ здсь такой же вкусъ, какъ и въ другихъ мстахъ; но смирнскія дыни необыкновенно вкусны и такъ велики, что изъ одной штуки, не прибавляя ничего къ ея природнымъ размрамъ, можно бы, кажется, смастерить преудобную каретку для Синдерелы.

Проводникъ нашъ, отъявленный плутъ, запросилъ два доллара за удовольствіе осмотрть мечеть, тогда какъ другіе Англичане прошли туда за шесть пенсовъ. Разумется, мы не согласились заплатить такихъ денегъ, а потому и не видали мечети. Но здсь были другіе, прекраснйшіе виды, за которые не надобно ничего платить, хотя и стоятъ они, чтобы послоняться для нихъ по городу. Женщины, разгуливающія по базару, такія шлюхи, что едва ли захочется кому снять съ лица ихъ черныя маски. Станъ ихъ такъ закутанъ, что будь онъ запрятаны въ тюфякъ, и тогда вы разглядли бы его не мене; даже ноги ихъ, обутыя въ двойныя желтыя туфли, доведены до какого-то рыбьяго однообразія. Но въ греческихъ и армянскихъ кварталахъ, между бдными христіанами, которые занимаются укладкою винныхъ ягодъ, вы встртите такихъ красавицъ, что въ одинъ день влюбитесь нсколько разъ, если только сердце ваше способно къ подобнымъ продлкамъ. Здсь видли мы очаровательную двушку, за пяльцами, въ отворенныхъ воротахъ; подл нея сидла съ чулкомъ старуха и лежалъ козелъ, привязанный къ ршотк маленькаго садика. Встртили нимфу, которая спускалась съ лстницы, съ кувшиномъ на голов, и смотрла на насъ такими покойными, большими и благородными глазами, которымъ могла бы позавидовать Юнона. Полюбовались молодой, граціозной матерью, склоненною надъ плачущимъ въ колыбели малюткою. Этихъ трехъ красавицъ видли мы въ одной улиц армянскаго квартала, гд двери домовъ были отворены настежь, и женщины сидли подъ сводами на двор. Были здсь также двушки смоквъ, красоты неописанной; длинныя, густыя, черныя косы ихъ охватывали такія головки, очерки и колоритъ которыхъ стоили того, чтобы надъ ними потрудился карандашъ Рафаэля и кисть Тиціана. Я удивлялся, какъ это не овладетъ ими султанъ, или не похитятъ ихъ для своего шаха персидскіе купцы, прізжающіе сюда съ шелкомъ и сластями.

Мы отправились въ канъ Персовъ и купили нсколько шелку у смуглаго, черно-бородаго купца, въ конической овчинной шапк. Не странно ли подумать, что шелкъ, привезенный въ смирнскій каравансерай, на спин верблюдовъ, человкомъ въ овчинной шапк, обработывается въ Ліон? нкоторые изъ моихъ товарищей накупили ковровъ, которыми славится Смирна; одинъ изъ нихъ пріобрлъ даже цлый коробъ винныхъ ягодъ и купилъ три или четыре смирнскія губки для своего экипажа: такъ сильно была развита въ немъ страсть къ туземнымъ произведеніямъ.

Странно казалось мн, почему это ни одинъ изъ живописцевъ не ознакомитъ васъ покороче съ Востокомъ. Рисуютъ здшнія процессіи, султановъ, великолпные пейзажи; но никто не позаймется врнымъ изображеніемъ тхъ обыденныхъ подробностей восточной жизни, которыми кишатъ улицы Смирны. Верблюды могутъ служить безконечнымъ сюжетомъ для картинъ въ этомъ род. Фырча и взвизгивая на особый ладъ, лежатъ они тысячами на верблюжьей площади и на рынкахъ, подъ отвсными лучами солнца; вожаки растянулись въ тни, поодаль. Особенно мостъ, во которому проходятъ караваны при възд въ городъ, богатъ сценами чрезвычайно живописными. Съ одной стороны его тянется длинный рядъ чинаръ, а на противоположномъ берегу рки темнютъ высокіе кипарисы, подъ тнью которыхъ возвышаются надгробные памятники, украшенные чалмами. Это задній планъ пейзажа; но ближе къ городу характеръ его не такъ печаленъ. Тутъ, подъ чинарами, стоитъ маленькая кофейня, отненная съ боковъ парусными навсами, прикрытая сверху виноградными лозами и обставленная цлыми рядами мдной посуды и, кальяновъ, изъ которыхъ не курятъ днемъ во время Рамазана. Подл домика надъ съ мраморнымъ фонтаномъ, а на берегу полуразрушенная бесдка, откуда можно на полюбоваться ркою. Вокругъ чинаръ разставлены столы для желающихъ выпить густаго, ароматическаго кофе или холоднаго лимонаду. Хозяинъ кофейни, въ блой чалм и голубой шуб, лежалъ подъ навсомъ. Черный, какъ уголь, невольникъ, въ блой, отороченной краснымъ шнуркомъ кофточк, подавши намъ трубки и лимонаду, слъ снова на свое мсто, поджавъ подъ себя калачикомъ черныя ноги, и началъ напвать въ носъ какую-то псню, пощипывая металлическія струны гитары. Хотя инструментъ этотъ былъ не боле суповой ложки, съ длинной, узкой ручкой, однакоже звуки его очень нравились музыканту. Сверкая глазами, покачивалъ онъ головой и выражалъ удовольствіе такими гримасами, что сердце радовалось, глядя на него. Въ невинномъ наслажденіи пвуна принималъ большое участіе Турокъ, обвшанный кинжалами и пистолетами; онъ раскачивалъ чалмою и гримасничалъ въ запуски съ чернымъ менестрелемъ. Въ это время по римскому мосту, перекинутому черезъ рку, мелькая между толстыхъ пней чинаръ, проходили женщины съ кувшинами на головахъ, и медленно тянулись другъ за другомъ срые верблюды, предшествуемые маленькимъ, длинноухимъ лошакомъ, который всегда бываетъ здсь ихъ путеводителемъ. Вотъ мелочные случаи нашего путешествія. Когда пароходъ пристаетъ къ берегу, приключенія уходятъ во внутрь страны, и то, что называется романическимъ, совершенно исчезаетъ. Оно не выноситъ прозаическаго взора и прячется отъ него и отъ дневного свта куда-то вдаль, во мракъ ночи. Теперь уже не клянутъ и не оскорбляютъ гяуровъ. Если иностранецъ сдлаетъ что-нибудь особенно смшное, на сцену явятся маленькіе турченки и поскалятъ надъ нимъ зубы — вотъ и все тутъ. Европеецъ пересталъ уже быть предметомъ поруганія для правоврнаго. Теперь смуглый Гассанъ, развалясь на диван, попиваетъ шампанское; у Селима французскіе часы, а Зюлейка глотаетъ пилюли Морисона: байронизмъ сталъ чистйшей нелпостью. Случается, что правоврные поколотятъ христіанина за намреніе проникнуть въ мечеть; но и этотъ почти единственный признакъ антипатіи становится такъ слабъ въ настоящее время, что вы можете войти въ дюжину мечетей, не опасаяся оскорбленія. Пароходъ сдлался великимъ завоевателемъ. Гд капитанъ кричитъ «Stop her», тамъ останавливается цивилизація, садится въ корабельную шлюпку и заводитъ знакомство съ прибрежными дикарями. Цлыя арміи крестоносцевъ безполезно погибли на поляхъ Малой Азіи; выдлка изъ европейскаго желза мечей м шлемовъ повела только къ безплодной потер этого металла: онъ сталъ необходимъ въ форм стержней и шатуновъ паровой машины. Можно бы, кажется, изобразить аллегорически, до какой степени торговля сильне рыцарства. Аллегорія кончилась бы затмніемъ луны Магомета; погружающей рожки свои въ паровой котелъ Фультона.

Часа въ два пополудни, потянулись мы изъ гавани. Дулъ свжій втеръ и сильно волновалъ свтлую воду залива. Капитанъ не желалъ давать Тагу полнаго хода, и французскій пароходъ, оставлявшій въ это же время Смирну, вздумалъ было потягаться съ вами, надясь перегнать непобдимый Тагъ. Напрасная надежда! Только лишь началъ онъ равняться съ вами, могучій Тагъ полетлъ стрлою, и сконфуженный Французъ остался далеко назади. На палуб нашего парохода находился французскій джентльменъ. Мы чрезвычайно смялись надъ его отсталымъ соотечественникомъ; но эти насмшки не произвели на него ни малйшаго впечатлнія. Въ Смирн получилъ онъ извстіе о побд маршала Бюжо при Исли, и подъ вліяніемъ этой капитальной новости, смотрлъ очень снисходительно на маленькое торжество наше на мор.

Ночью миновали мы островъ Мителенъ и на другой день увидали берегъ Трои и могилу Ахилеса. Здсь, на безплодномъ, низкомъ берегу возвышаются некрасивыя на взглядъ укрпленія: картина эта не живописне той, которую можно видть въ усть Темзы. Потомъ прошли Тенедосъ, крпости и городъ Дарданельскаго пролива. Вода была грязна, воздухъ не слишкомъ тепелъ, и насъ радовала мысль, что завтра будемъ мы въ Константинопол. Въ продолженіе всей дороги отъ Смирны, музыка не прекращалась у насъ на палуб. Съ нами халъ нмецкій прикащикъ; мы не обращали на него вниманія; но вотъ, въ полдень, взялъ онъ гитару и, аккомпанируя на ней, сталъ насвистывать вальсы съ такимъ неподражаемымъ искусствомъ, что дамы вышли изъ каютъ, а мужчины оставили чтеніе. За вальсами послдовала такая очаровательная полька, что два молодые человка изъ Оксфорда принялись кружиться на палуб и исполнили этотъ народный танецъ съ замчательной легкостью. Видя, что они выбились изъ силъ, и никто не танцуетъ, геніальный свистунъ снялъ пальто, взялъ пару кастаньетъ и, не переставая насвистывать, принялся отплясывать мазурку съ необыкновенной ловкостью. Мы были веселы и счастливы какъ нельзя боле. Свистъ этого человка познакомилъ между собою даже тхъ путешественниковъ, которые до-сихъ-поръ не сказали другъ другу ни одного слова; на корабл воцарилась веселость, и вс мы ршились единодушно кутнуть за ужиномъ. Ночью, скользя по волнамъ Мраморнаго моря, смастерили мы пуншъ, произнесли нсколько спичей, и тутъ въ первый разъ, по прошествіи пятнадцати лтъ, услыхалъ я «Old English gentleman» и «Bright chanticleer proclaims the morn», проптые такимъ энергическимъ хоромъ, что, казалось, сейчасъ явятся блюстители порядка и разгонятъ насъ по домамъ.

Съ восходомъ солнца вышли мы изъ каютъ взглянуть на знаменитую панораму Константинополя; но, вмсто города и солнца, увидали блый туманъ, который началъ рдть только въ то время, когда пароходъ подошелъ къ Золотому Рогу. Здсь раздлился этотъ туманъ на длинныя пряди; медленно, другъ за другомъ, подымались он, какъ дымка, закрывающая волшебную сцену театра. Желая дать вамъ приблизительное понятіе о чудной красот открывшейся передъ нами картины, я могу указать только на блестящія декораціи Дрюри-Лэнскаго театра, которыя, во время дтства, казались намъ также великолпны, какъ самыя роскошныя сцены природы кажутся теперь, въ періодъ зрлаго возраста. Видъ Константинополя похожъ на лучшія изъ декорацій Стэнфильда, виднныя нами въ молодости, когда и танцовщицы; и музыка, и вся обстановка сцены наполняли сердца наши той невинной полнотою чувственнаго удовольствія, которая дается въ удлъ только свтлымъ днямъ юности.