Лишь только задумалъ я покороче познакомиться съ утесомъ и осмотрть подземные переходы и галереи его, какъ получилъ приказаніе садиться на «Тагъ» и хать немедленно въ Мальту. И такъ, пришлось проститься съ грознымъ утесомъ, который выхватили мы изъ рукъ природныхъ его владтелей сто сорокъ лтъ назадъ тому и съ полнымъ знаніемъ дла приспособили къ его настоящему назначенію. Захватить и присвоить — дло, безъ сомннія, очень хорошее; оно принадлежитъ къ числу тхъ проявленій храбрости, о которыхъ можно читать въ рыцарскихъ романахъ, гд говорится, напримръ, что сэръ Гюону Бордоскому присуждено было, для доказательства правъ его на рыцарское достоинство, хать въ Вавилонъ и вырвать у султана бороду.

Надобно признаться, что такой поступокъ доблестнаго рыцаря былъ очень непріятенъ для бднаго султана. Если бы въ Лэндсъ-Энде, на гор св. Михаила, построили Испанцы неодолимую крпость, тогда, вроятно, непріятность подобнаго поступка мы поняли бы еще лучше. Но позволимъ себ надяться, что испанскій султанъ въ этотъ долгій періодъ лишенія усплъ привыкнуть къ потери. Но какъ бы то мы было, правда или несправедливость понудили насъ овладть Гибралтаромъ, все же не найдется ни одного Англичанина, который не гордился бы этимъ подвигомъ своихъ соотечественниковъ и тмъ мужествомъ, стойкостью и чувствомъ долга, съ которыми отразили они приступъ пятидесяти-тысячной арміи Крилльона и нападеніе испанскаго флота. Въ блестящемъ успх нашей обороны заключается боле благородства, нежели въ самой атак. Посл неудачнаго приступа, французскій генералъ постилъ англійскаго коменданта, и былъ принятъ со всевозможною учтивостью. При вызд изъ крпости, англійскій гарнизонъ привтствовалъ его громкими криками, въ отвтъ на которые, вжливый Французъ сыпалъ комплиментами, выхваляя гуманность нашего народа. Если мы и теперь убиваемъ другъ друга на старинный ладъ, какъ жаль, что битвы наши не кончаются по прежнему!

Одинъ изъ пассажировъ, страдавшій морской болзнью все время, пока плыли мы вдоль береговъ Франціи и Испаніи, уврилъ насъ, что на Средиземномъ моръ не существуетъ этого зла. Въ-самомъ-длъ, здсь не слышно о морской болзни; цвтъ воды такъ хорошъ, что, за исключеніемъ глазъ леди Смитъ, я не видалъ ничего сине Гибралтарскаго залива. Я былъ увренъ, что эта сладостно-безпорочная лазурь, также какъ и глазки, о которыхъ упомянулъ я, никогда не можетъ смотрть сердито. Въ этой увренности, миновали мы проливъ и поплыли вдоль африканскаго берега.

Но когда, на перекоръ общанію нашего спутника, мы почувствовали себя хуже, нежели было намъ въ самой негоднйшей части Бискайскаго залива, или даже у бичуемыхъ бурями скалъ Финистере, мы объявили его величайшимъ лгуномъ и готовы были поссориться съ нимъ за то, что онъ ввелъ насъ въ такое заблужденіе. Небо было чудно свтло и безоблачно, воздухъ былъ напитанъ благоуханіемъ прибрежныхъ растеній, и самое море блестло такой кроткой лазурью, что, казалось, не было никакой причины страдать намъ морской болзнью, и что маленькія безчисленныя волны, прыгая вокругъ парохода, разыгрываютъ только на нашъ счетъ anerithmon gelasma. (Это одна изъ моихъ греческихъ цитатъ; довольствуясь ею, я поберегу остальныя три, пока дойдетъ до нихъ очередь.) Вотъ замтка въ моемъ журналъ: «Середа, 4 сентября. сть совсмъ не хочется. Расходъ на тазы огромный. Втеръ противный. Que diable allais-je faire dans celle gal`ere? Ни думать, ни писать невозможно.» Эти краткія фразы, даютъ, кажется, полное понятіе о жалкомъ состояніи души и тла. За два дня передъ этимъ, прошли мы подл укрпленій, моловъ и желтыхъ зданій Алжира, величаво выступающихъ изъ моря и окаймленныхъ темно-красными линіями африканскаго берега. По горамъ дымились разложенные огни, мстами виднлись разбросанныя по одиначк деревни. 5-го числа, къ нашей общей, невыразимой радости, достигли мы Валеты. Входъ въ гавань этого города представляетъ одну изъ самыхъ прекрасныхъ сценъ для одержимаго морской болзнью путешественника. Маленькая бухта загромозжена множествомъ кораблей, шумно нагружаемыхъ товарами, подъ флагами разныхъ націй; десятокъ черныхъ пароходовъ, со свистомъ и уханьемъ, снуетъ взадъ и впередъ по гавани; маленькія канонирскія лодки движутся во всхъ направленіяхъ, взмахивая длинными веслами, которыя, словно крылья, блестятъ надъ водою; вдали пестрютъ раскрашенные городскіе ялики, съ высокимъ носомъ и кормою, подъ блымъ тенделетомъ, а подлъ парохода вертятся крошечныя суденышки съ голыми, чернокожими нищими, которые умоляютъ васъ позволить нырнуть имъ за полпенса. Вокругъ этой синей воды подымаются скалы, освщенныя солнцемъ и застроенныя всевозможными укрпленіями: направо С. Эльмо, съ маякомъ и пристанью; налво военный госпиталь, похожій на дворецъ, и между нихъ великолпнйшіе домы жителей города.

При ближайшемъ осмотр, Валета не разочаруетъ васъ, какъ многіе изъ иностранныхъ городовъ, прекрасныхъ только издали. Улицы наполнены одушевленнымъ и благоденствующимъ на взглядъ народонаселеніемъ; самая бдность живетъ здсь въ красивыхъ каменныхъ палатахъ, испещренныхъ балконами и лпной работою. Чего не найдете вы здсь? Свтъ и тнь, крики и зловоніе, фруктовыя лавки и садки съ рыбою, всевозможныя одежды и нарчія; солдаты въ красныхъ, а женщины въ черныхъ плащахъ; нищіе, матросы, боченки съ маринованными сельдями и макаронами; пасторы въ угловатыхъ шапочкахъ и длиннобородые капуцины, табакъ, виноградъ, лукъ и ясное солнышко; распивочныя съ бутылками портера, — все это бросается въ глаза путешественнику и составляетъ такую забавно-разнохарактерную, живую сцену, какой никогда еще не удавалось мн видть. Суетливость дйствующихъ лицъ этой драмы, получаетъ высокій характеръ отъ самой обстановки сцены. Небо удивительно ясно; зданія и орнаменты ихъ изящны и благородны; замки, павильоны, башни и стны крпости имютъ такой свжій и величавый видъ, какъ-будто они вчера только воздвигнуты.

Strada Reale такъ хороша, что едва ли можно описать ее. Здсь отели, церкви, библіотеки, прекрасные лондонскіе магазины и щегольскія лавки съ благовоннымъ товаромъ. По ней-то фланируютъ веселые молодые офицеры, въ пестрыхъ джакетахъ, которые слишкомъ узки для нихъ; моряки разъзжаютъ верхомъ, на лошадяхъ, взятыхъ изъ манежа; пасторы, въ костюм опернаго Дона Базиліо, важно проходятъ вдоль нея мрными шагами; нищіе по профессіи съ криками преслдуютъ иностранца, и агенты берейторовъ, гостинницъ и разныхъ заведеній, выступая вслдъ за нимъ, выхваляютъ рдкія достоинства своихъ товаровъ. Домы, въ которыхъ продаются теперь ковры и помада, были прежде дворцами мальтійскихъ рыцарей. Перемна самая прозаическая; но она совершилась въ то время, когда люди, носившіе имя рыцарей, нимало не походили на воиновъ св. Іоанна. Геройскіе дни этого ордена кончились вмст съ отплытіемъ послдней турецкой галеры, посл достопамятной осады. Великолпныя зданія построены во время мира, блеска и упадка ордена. Я сомнваюсь, чтобы «Auberge de Provence», гд процвтаетъ теперь англійскій клубъ, была когда нибудь свидтельницею сценъ, боле романическихъ, нежели т веселые залы, которые теперь даются въ ней.

Церковь св. Іоанна не изящна снаружи, но великолпна внутри. Войдя въ нее, вы видите большую залу, украшенную позолоченной рзьбою; по обимъ сторонамъ расположены часовни разныхъ вроисповданій, тоже незамчательныя по своей архитектур, хотя и богатыя внутренними украшеніями. Храмъ этотъ показался мн очень приличнымъ мстомъ для богатой общины аристократическихъ воиновъ, которые произносили въ немъ обтъ свой, какъ бы на парад, и, преклоняя колна, никогда не забывали ни своихъ эполетъ, ни своей родословной. Эта смсь религіи и свтской гордости поражаетъ съ перваго взгляда; но разв въ нашей англиканской церкви нтъ феодальныхъ обычаевъ? Какою рыцарской странностью покажется вамъ знамя высокаго и могущественнаго принца, висящее надъ его ложею въ виндзорской капелл, когда вспомните вы о священномъ назначеніи этого мста! Полъ церкви св. Іоанна покрытъ девизами покойныхъ рыцарей умершаго ордена. Можно подумать, что они надялись переселиться въ тотъ міръ съ своими родословными. Стны капеллъ украшены картинами и великолпными памятниками гросмейстеровъ мальтійскаго ордена; въ подземномъ склеп погребены знаменитйшіе рыцари, а въ алтари хранятся ключи Акры, Родоса и Іерусалима. Сколько пролито крови для защиты этихъ эмблемъ! Сколько вры, терпнія, мужества и великодушія, сколько ненависти, честолюбія и дикой кровожадности потрачено людьми для того, чтобы сберечь ихъ!

До-сихъ-поръ въ залахъ и корридорахъ губернаторскаго дома остались портреты нкоторыхъ гросмейстеровъ. Въ столовой виситъ очень хорошій портретъ рыцаря, писанный извстнымъ Караваджіо; но, изо всхъ Мальтійцевъ, одинъ только Виньякуръ можетъ похвалиться почтенной наружностью; другіе предводителя знаменитаго ордена — гордые старики, одтые въ черное платье, въ огромныхъ парикахъ, съ коронами на шляпахъ, и каждый съ парочкою задумчивыхъ пажей, разодтыхъ попугаями. Однако именами большей части гросмейстеровъ названы разныя постройки въ крпости; такимъ образомъ мальтійская миологія обезсмертила ихъ, обративъ въ отесанные камни.