И этотъ страдающій человкъ хлопнулъ по своему высокому лбу трепещущей рукою, и горесть его объ отц наврно была искренна, потому-что ему было и стыдно и совстно, что онъ возстановилъ противъ себя своего родного сына.

Онъ признавался, что бракъ былъ самымъ отвратительнымъ и ничмъ же оправдываемымъ обманомъ; но онъ былъ безъ ума, когда это случилось, безъ ума отъ долговъ и отъ отчаянія, что отецъ бросилъ его; но дло въ томъ, что это былъ не настоящій бракъ.

— Я этому рада, сказала со вздохомъ бдная Сестрица.

— Почему? спросилъ докторъ съ жаромъ.

Любовь его умерла, но его тщеславіе еще было живо.

— Разв вы любили кого-нибудь другого, Каролина? Разв вы забыли вашего Джорджа, котораго вы…

— Нтъ! храбро сказала маленькая женщина: — но я не могла бы жить съ человкомъ, который такъ безчестно поступилъ съ женщиной, какъ вы поступили со мной. Я любила васъ, потому что считала васъ джентльмэномъ, но джентльмэны говорятъ правду; джентльмэны не обманываютъ бдныхъ невинныхъ двушекъ, не бросаютъ ихъ безъ копейки!

— Каролина! меня преслдовали кредиторы. Я…

— Всё равно. Теперь всё кончено. Я не сержусь на васъ, мистеръ Фирминъ, но я не вышла бы теперь за васъ замужъ — нтъ, еслибы даже вы были лейб-медикомъ королевы.

Такъ говорила Сестрица, когда она и не думала о существованіи Гёнта, пастора, который внчалъ ихъ; и я не знаю обижался или радъ былъ Фирминъ разводу, который маленькая женщина ршила сама. Но когда явился зловщій Гёнтъ — сомнніе и ужасъ наполнили душу доктора. Гёнтъ находился въ бдности, онъ былъ жаденъ, вроломенъ, безсовстенъ. Онъ могъ угрожать этимъ бракомъ доктору. Онъ могъ подвергнуть опасности и даже уничтожить законность рожденія Филиппа. Первый бракъ былъ ничтоженъ — это врно; но огласка могла быть пагубна для репутаціи и практики Фирмина; а ссора съ сыномъ повлечотъ за собою послдствія, о которыхъ не очень пріятно было думать. Видите, Джорджъ Фирминъ, эсквайръ, докторъ медицины, былъ человкъ очень настойчивый; когда ему хотлось чего-нибудь, онъ добивался этого такъ свирпо, что долженъ былъ добиться, несмотря на послдствія. Такъ ему захотлось овладть бдною Каролиной, такъ ему захотлось, молодому человку, имть лошадей, великолпно жить, играть въ рулетку и экартэ; а счоты являлись въ надлежащую пору, а Джорджъ Фирминъ, эсквайръ, не всегда любилъ платить. Но для величественнаго, образованнйшаго джентльмэна, принадлежащаго къ лучшему обществу — съ такимъ гладкимъ лбомъ и съ такими изящными манерами, котораго вс такъ уважали, говорить ложь бдной, робкой, безропотной сидлк было унизительно — не правда ли? Я могу понятъ чувства Фирмина.

Лгать Гёнту было отвратительно, но какъ-то не такъ низко и постыдно, какъ обманывать доврчивое, смиренное, безпріютное созданіе, цвтъ кроткой юности, который его проклятая нога уже затоптала. Но этотъ Гёнтъ былъ самъ такой злодй, что обманывать его нечего было совститься; и еслибы Фирмину пришла охота, онъ даже чувствовалъ бы какое-то угрюмое удовольствіе, опутать грязнаго пастора разными затрудненіями. Такъ что можетъ быть (разумется я не имю средствъ удостовриться въ этомъ) доктору не совсмъ непріятна была обязанность, выпавшая ему на долю, обманывать своего стараго знакомаго и сообщника; а Гёнтъ такой низкій, непривлекательный бродяга, что если его немножко приколотятъ или проведутъ, намъ нечего очень горевать.

Фирминъ былъ смлый, мужественный человкъ, настойчивый въ желаніяхъ, горячій въ достиженіи своей цли, но хладнокровный въ опасности и быстрый въ дйствіи. Огромный успхъ его, какъ врача, происходилъ отъ его смлаго и успшнаго способа дйствія въ случаяхъ, нетерпвшихъ отлагательства. Пока Гёнтъ рыскалъ по городу безъ всякой цли, насыщая грязною рукою грязный ротъ; а пока у него были вино, карты и ночлегъ, онъ оставался довольнымъ или, по-крайней-мр, его легко можно было успокоить гинеей или двумя, Фирминъ могъ слдовать пальятивной систем успокоивать своего паціента случайными щедротами, давать ему усыпительное питьё изъ бордоскаго или водки. Притомъ Гёнтъ могъ умереть, могъ опять отправиться за границу; его могли опять сослать въ каторжную работу за поддлку или какое-нибудь другое мошенничество, докторъ Фирминъ утшился бы, и онъ разсчитывалъ, что случай избавитъ его отъ его друга. Но если бы Гёнтъ, узналъ, что женщина, которую онъ незаконно обвнчалъ съ Фирминомъ, была жива, онъ становился врагомъ, котораго необходимо было упросить, улестить или подкупить, и чмъ скоре докторъ принялъ бы оборонительныя мры, тмъ было бы лучше. Какія же оборонительныя мры? Можетъ быть всего дйствительне была бы свирпая атака на врага, а можетъ быть лучше было бы подкупить его. Что предпринять — можно было ршить только посл предварительной рекогносцировки.

«Онъ попробуетъ подстрекнуть Каролину, подумалъ докторъ представивъ ей ея обиды и ея права. Онъ покажетъ ей, что какъ моя жена, она иметъ право на моё имя и на часть моего дохода. Мене корыстолюбивой женщины не было на свт, какъ это бдное созданіе. Она презираетъ деньги, и еслибы не для отца, то она никогда не взяла бы ни копейки отъ меня. Но разв её нельзя уговоритъ объявить войну противъ меня и доказать ея бракъ со мною для того, чтобы наказать меня за низкій поступокъ съ нею и предъявить права на положеніе въ свт, какъ честной женщины? Посл того, какъ она оставила свой домъ, ея дв единокровныя сестры ирландки знать её не хотли, а когда она воротилась, эти бездушныя женщины выгнали её изъ дома. О! эхидны! А теперь не отрадно ли было бы для нея отмстить сестрамъ, объявивъ о своёмъ брак. здить мимо нихъ въ своей карет, вытребовать отъ меня содержаніе и имть право носить моё благородное имя? Фирминъ зналъ женщинъ и зналъ, какъ эти женщины поступили съ своей сестрой. Разв не въ человческой натур желать отмстить? Эти мысли прямо поднялись въ голов Фирмина, когда онъ услыхалъ, что между Каролиной и капелланомъ Гёнтомъ случилась та встрча, которой онъ такъ опасался».

Когда онъ обдалъ съ своимъ гостемъ, своимъ врагомъ, сидвшимъ напротивъ него, онъ ршилъ, какъ ему дйствовать. Разумется онъ былъ такъ вжливъ въ Гёнту, какъ арендаторъ къ своему помщику, когда приходитъ къ нему безъ арендныхъ денегъ. Докторъ смялся, шутилъ, болталъ, а самъ думалъ, между тмъ, что предпринять противъ опасности.

Онъ составилъ планъ, который могъ имть успхъ. Онъ долженъ немедленно увидться съ Каролиной; онъ зналъ слабую сторону ея сердца и гд её можно было чувствительне задть; онъ зналъ, какъ Каролина любила его сына — этой-то любовью онъ и хотлъ дйствовать на неё. Пока онъ мылъ свои красивыя руки передъ обдомъ, примачивалъ свои благородный лобъ, онъ придумалъ маленькій планъ. Онъ приказалъ прислать за собою вскор посл второй бутылки бордоскаго — кажется, слуги привыкли приносить записки въ своему барину отъ него самого. Расположивъ планъ, онъ хотлъ пообдать, выпить вина и устроиться какъ можно комфортэбельне, пока не наступитъ минута дйствія. Въ свои сумасбродные дни, когда онъ путешествовалъ за границей съ сумасбродными и знатными товарищами, Фирминъ имлъ нсколько дуэлей и всегда отличался весёлостью своего разговора и прекраснымъ аппетитомъ за завтракомъ передъ поединкомъ, такъ что, еслибы Гёнтъ не отуплъ отъ вина, то можетъ быть его испугала бы чрезмрная вжливость и весёлость, Фирмина, за обдомъ. Когда принялись за вторую бутылку бордоскаго, докторъ Фирминъ ухалъ. Онъ опередилъ по-крайней-мр получасомъ своего противника, или человка, который могъ быть его противникомъ. Если Сестрица дома, онъ увидитъ её, онъ обнажитъ передъ нею чистосердечно своё сердце, онъ всё ей выскажетъ. Сестрица была дома.

— Мн хотлось бы поговорить съ вами наедин о болзни бдной лэди Гумандгау, говоритъ онъ, понизивъ голосъ.

— Я пойду, моя милая, подышать немножко свжимъ воздухомъ, говоритъ капитанъ Ганнъ, разумя подъ этимъ, что онъ отправится въ таверну «Адмирала Бинга», и докторъ остался съ Каролиною вдвоёмъ.

— У меня лежитъ что-то на совсти. Я обманулъ васъ, Каролина, говорилъ докторъ.

— Ахъ, мистеръ Фирминъ! отвчаетъ она, наклоняясь надъ своей работой: — вы пріучили меня къ этому.

— Человкъ, котораго вы знали когда-то и который подговорилъ меня для своей собственной политической цли сдлать вамъ большое оскорбленіе, человкъ, котораго и считалъ умершимъ, живъ — Тёфтонъ Гёнть, совершившій этотъ незаконный обрядъ въ Маргэт, въ чмъ я такъ часто и часто раскаявался на колнахъ, Каролина!