— Я здсь затмъ, чтобы оказывать вниманіе въ гостю моего отца, говорить Филиппъ:- но если вы кончили пить ваше вино, я буду очень радъ уйти отсюда такъ скоро, какъ вамъ угодно.

— Вы мн поплатитесь, я клянусь, что вы поплатитесь, сказалъ Гёнтъ.

— О мистеръ Гёнтъ! закричалъ Филилчъ, вскакивая и сжимая свои большіе кулаки: — я ничего такъ не желалъ бы…

Пасторъ попятился, думая, что Филиппъ хочетъ его ударитъ (какъ разсказывалъ мн Филиппъ, описывая эту сцену) и позвонилъ въ колокольчикъ. Но когда вошелъ буфетчикъ, Филиппъ спросилъ только кофе, а Гёнгъ съ безумными ругательствами вышелъ изъ комнаты за слугою. А Филь благословилъ свою судьбу, что онъ не обидлъ гостя своего отца въ его собственномъ дом.

Онъ вышелъ на воздухъ. Онъ перевёлъ духъ и освжился подъ открытымъ небомъ. Онъ успокоилъ свои чувства своимъ обыкновеннымъ утшеніемъ — сигарою. Онъ вспомнилъ, что Ридли въ Торнгофской улиц приглашалъ въ этотъ вечеръ своихъ друзей курить; онъ слъ на извощика и поскакалъ въ своему старому другу.

Когда Филь вошолъ въ переднюю, онъ нашелъ Сестрицу и своего отца, разговаривавшихъ тамъ. Широкая шляпа доктора закрывала его лицо отъ свта лампы, горвшей необыкновенно ярко, но мистриссъ Брандонъ была очень блдна и глаза у ней были заплаканы. Она слегка вскрикнула, когда увидала Филя.

— А! это вы, милый? сказала она.

Она подбжала къ нему, схватила его об руки и облила ихъ горячими слезами.

— Никогда, о! никогда, никогда, никогда! прошептала она.

Изъ широкой груди доктора вырвался вздохъ облегченія. Онъ взглянулъ на эту женщину и на своего сына съ странной улыбкой — улыбкой несладостной.

— Богъ да благословитъ васъ, Каролина, сказалъ онъ напыщеннымъ, нсколько театральнымъ тономъ.

— Прощайте, сэръ, сказала мистриссъ Брандонъ, всё не выпуская руки Филиппа и длая доктору смиренный поклонъ.

Когда онъ ушолъ, она опять поцаловала руку Филиппа, опять облила её слезами и сказала:

— Никогда, мой милый, нтъ, никогда, никогда!

Филиппъ давно угадалъ грустную часть исторіи своего дорогого друга. Необразованная молодая двушка была обольщена и брошена свтскимъ человкомъ. Бдная Каролина была жертвою, а родной отецъ Филиппа обольстителемъ. Роли, которую докторъ Фирминъ игралъ въ этой исторіи, было достаточно чтобы внушить сыну отвращеніе и увеличить недовріе, сомнніе, отчужденіе, давно внушаемыя отцомъ сыну. Что почувствовалъ бы Филиппъ, еслибы вс страницы этой мрачной книги раскрылись передъ нимъ и онъ услыхалъ бы о подложномъ брак, о погубленной и брошенной женщин, забытой впродолженіе столькихъ лтъ человкомъ котораго онъ самъ обязанъ былъ уважать боле всхъ? Словомъ Филиппъ считалъ эту исторію простымъ случаемъ юношескаго заблужденія, не боле; такъ онъ и хотлъ смотрть на это судя по тмъ немногимъ словамъ, которыя вырвались у него, когда онъ говорилъ со мною объ этомъ. Я зналъ тогда не боле того, что другъ мой разсказалъ мн объ этой исторіи; только постепенно, по мр того, какъ происшествія развивали и объясняли её, узналъ я всё подробно.

Старшій Фирминъ, когда его спрашивалъ его старый знакомый и, какъ казалось, бывшій сообщникъ, о томъ, какъ окончилась извстная интрига въ Маргэт, случившаяся лтъ двадцать-пять тому назадъ, когда Фирминъ, имя причину избгать университетскихъ кредиторовъ, вздумалъ прятаться и носить фальшивое имя, насказалъ пастору разную ложь, которой повидимому тотъ остался удовлетворёнъ. Что сдлалось съ этой бдняжкой, о которой онъ такъ сходилъ съ ума? О! она умерла, умерла давнымъ-давно. Онъ положилъ ей содержаніе. Она вышла замужъ и умерла въ Канад — да, въ Канад. Бдняжечка! Да, она была предоброе созданьице, и одно время онъ точно былъ въ неё до глупости влюблёнъ. Я съ сожалніемъ долженъ сказать, что этотъ почтенный джентльмэнъ лгалъ очень часто и легко. Но, видите, если вы совершите преступленіе и нарушите шестую или седьмую заповдь, вамъ, вроятно, придётся поддержать преступленіе поступка преступленіемъ слова. Если я убью человка и полисмэнъ спроситъ: «позвольте спросить, сэръ, это вы перерзали горло этому господину?» Я долженъ дать ложное показаніе, защищая самъ себя, хотя по природ я, можетъ быть, самый правдивый человкъ. Такъ и съ другими преступленіями, которыя совершаютъ джентльмэны — тяжело это говорить о джентльмэнахъ, но они становятся ни боле, ни мене, какъ всегдашними лжецами и лгутъ цлую жизнь и вамъ, и мн, и слугамъ, и жонамъ, и дтямъ, и — о ужасъ! Склоняюсь и смиряюсь. Преклонимъ колна и не осмлимся сказать ложь передъ Тобою!

Поэтому, мой любезный сэръ, такъ какъ разъ нарушивъ нравственные законы, вы должны говорить ложь, чтобы избавить себя отъ бды, позвольте мн спросить васъ, какъ честнаго человка и джентльмэна: не лучше ли уже вамъ обойти преступленіе, чтобы не подвергать себя неизбжной непріятности и ежедневно встрчающейся необходимости вчно говорить ложь? Обольстить или погубить бдную, молодую двушку низкаго званія, разумется дло не важное: она поступить на мсто или выйдетъ за человка, равнаго съ ней званія, который не иметъ чести принадлежать «къ благородной крови» — и кончено. Ни если вы женитесь на ней тайно и незаконно, а потомъ бросите её и женитесь на другой, вы попадёте въ разныя непріятныя бды.

Непріятно должно быть человку свтскому, честному и изъ хорошей фамиліи, солгать дочери бднаго обезславленнаго обанкротившагося купца, какова была Каролина Гёнтъ; но Джорджу Бранду Фирмину, эсквайру, доктору медицины, не оставалось другого выбора, а когда онъ лгалъ — какъ въ опасныхъ болзняхъ, когда онъ давалъ каломель — онъ думалъ, что лучше давать пріёмъ въ большомъ количеств. Такъ онъ лгалъ и Гётну, сказавъ, что мистриссъ Брандонъ давно умерла въ Канад; такъ онъ лгалъ и Каролин, прописывая ей т же самыя пилюли и говоря, что Гёнтъ давно умеръ въ Канад. А можетъ ли быть положеніе боле тягостное и унизительное для человка знатнаго, свтскаго и пользующагося огромной репутаціей, какъ унижаться до лжи съ ничтожною, низкаго званія женщиной, которая заработываетъ себ пропитаніе должностью сидлки у больныхъ?

— О да, Гёнтъ! сказалъ Фирминъ Сестриц въ одномъ изъ тхъ грустныхъ разговоровъ, которые иногда происходили между нимъ и его жертвой, его женою прежнихъ дней. — Сумасбродный, дурной человкъ былъ этотъ Гёнтъ въ то время, когда я самъ былъ чуть-чуть лучше его! Я глубоко раскаялся посл того, Каролина; а боле всего въ моёмъ поступк съ вами, потому-что вы были достойны лучшей участи и мы любили меня истинно-безумно.

— Да, сказала Каролина.

— Я сумасбродствовалъ тогда, я находился въ отчаянномъ положеніи; я погубилъ мою будущность, возстановилъ отца противъ себя, прятался отъ моихъ кредиторовъ подъ чужимъ именемъ, которое я носилъ, когда увидлъ васъ. Ахъ! зачмъ я вступилъ въ вашъ домъ, бдное дитя! Печать демона лежала на мн. Я не смлъ заговорить о брак при отц моёмъ. Вы ухаживали за вашимъ отцомъ съ постоянной добротою. Знаете ли, что отецъ мой не хотлъ меня видть даже передъ смертью? О, тяжело подумать объ этомъ!