Теккерей Уильям Мейкпис
Шрифт:
— Да, милое дитя! говоритъ моя жена.
Потомъ опять пошли поцалуи, а тамъ ужь пора возвращаться домой. Какой чудный вечеръ! Луна сіяетъ на пурпуровомъ неб, а звзды блещутъ міріадами.
— Прощайте, милая Шартотта; будьте счастливы!
Я схватилъ ея руку. Я почувствовалъ отеческое желаніе поцаловать ея круглое личико. Ея кротость, ея безыскусственная весёлость и добродушіе заставили насъ всхъ полюбить её.
— Постойте, моя милая! вскричалъ я съ любезностью: — я провожу васъ до дома.
Надо было бы вамъ видть тогда ея блое, круглое личико: какое плачевное выраженіе разлилось по нёмъ! Она поглядла на мою жену, а мистриссь Дора дёрнула меня за фалду.
— Что это значитъ, моя милая? спрашиваю а,
— Не выходи въ такую ужасную погоду. Ты простудишься, говоритъ Лира.
— Простужусь, душа моя! говорю я. — Помилуй, въ такой чудный вечеръ…
— О! какой же ты глупый! говоритъ Лора и начинаетъ смяться.
А миссъ Шарлотта уходить-себ отъ насъ, не говоря боле ни слова.
Филиппъ воротился черезъ полчаса. И знаете ли, я сильно подозрваю, что онъ ждалъ за угломъ. Еслибы это прежде пришло мн въ голову, я, конечно, не предложилъ бы миссъ Шарлотт проводить её домой.
Очень рано на слдующее утро встала моя жена и истратила, по моему мннію, очень много безполезнаго времени, хлба, масла, холодной говядины, горчицы и соли на цлую кучу сэндвичей, которые были завёрнуты въ «Пэлль-Мэлльскую газету». Эта страсть приготовлять разныя закуски на дорогу довольно странна въ женщинахъ, какъ-будто въ гостиницахъ и на станціяхъ желзныхъ дорогъ не довольно находится състныхъ припасовъ. Я отнёсъ сэндвичи въ контору дилижансовъ, откуда отправлялись наши друзья. Генеральша Бэйнисъ разсадила всхъ по мстамъ, указала генералу его мсто зонтикомъ и fouette cocher! Прощайте хорошенькая Шарлотта, съ вашимъ нжнымъ личикомъ, нжнымъ голоскомъ и добрыми глазками! Но позвольте спросить, почему мистеръ Филиппъ Фирминъ не пришолъ проститься?
Прежде чмъ дилижансъ тронулся, мальчики Бэйнисы поссорились и подрались, кому ссть наверхъ, на имперіалъ, но кондукторъ не пустилъ мальчиковъ туда, говоря, что оставшееся мсто занято однимъ джентльмэномъ, котораго они должны взять на дорог. Кто же это оказался? За городомъ этотъ джентльмэнъ вскочилъ на имперіалъ; его лёгкая поклажа была уже на дилижанс и эта поклажа принадлежала Филиппу Фирмину. А! вотъ почему они были тамъ веселы вчера — въ день разлуки, потому что они вовсе не разлучались. Клянусь по совсти, я во всю мою жизнь не слыхалъ о подобномъ неблагоразуміи. Да это врная нищета для того и для другого: они умрутъ съ голода!
— Я не люблю вмшиваться въ чужія дла, сказалъ я моей жен:- но подобное сумасбродство выводитъ меня изъ терпнія. Я жалю зачмъ я не говорилъ съ генераломъ Бэйнисомъ объ этомъ. Я напишу генералу.
— Мой милый, генералъ знаетъ, сказалъ, по моему мннію неблагоразумный другъ Шарлотты и Филиппа: — мы говорили объ этомъ, и какъ человкъ съ здравымъ смысломъ, генералъ сказалъ:- молодые и останутся молодыми. Ей-богу, сударыня, когда я женился — я долженъ бы сказать когда мистриссъ Бэйнисъ приказала мн жениться на ней — у ней не было ничего, а у меня только капитанское жалованье. Живутъ же люди какъ-нибудь. Молодому человку лучше жениться и уберечь себя отъ праздности и разныхъ бдъ; а я общаю вамъ, что тотъ, кто женится на моей дочери, получитъ сокровище. Я люблю этого мальчика ради моего стараго друга Филя Рингуда. Я не вижу, чтобы люди съ богатыми жонами были счастливе, или чтобы мущины не должны были жениться до-тхъ-поръ, пока они не сдлаются старыми подагриками.
Итакъ Филиппъ отправился за своей очаровательницей. Бэйнисы позволили этому бдному студенту правовднія ухаживать за ихъ дочерью и провожать ихъ въ Парижъ.
Вскор посл этого, въ конц сентября, лондонскій пароходъ въ прекрасный солнечный осенній вечеръ высадилъ насъ у таможни среди густого тумана. Ахъ, какое возвращеніе посл двухнедльнаго отсутствія! Какая куча писемъ лежитъ въ кабинет! Мы весело пьёмъ чай утромъ при свчахъ въ первые два дня посл нашего возвращенія, а я имлъ удовольствіе обрзать себ подбородокъ, потому что слишкомъ темно бриться въ девять часовъ утра.
Моя жена не можетъ бытъ такъ нечувствительна, чтобы хохотать и быть весёлой оттого, что со мной случилась бда, которая навремя обезобразила меня? Передъ ней лежитъ письмо, отъ котораго она совершенно въ восторг. Когда она особенно довольна чмъ-нибудь, я могу видть по ея лицу и по особенному одушевленію и ласковости ея ко всему семейству. Въ это утро лицо ея сіяло. Комната освщалась имъ, а можетъ быть также и двумя свчами, которыя стоятъ на чайномъ стол. Дрова въ камин трещатъ, огонь весело пылаетъ.
— Письмо отъ Шарлотты, папа! кричитъ одна изъ двочекъ.
— Письмо отъ дяди Филиппа, папа! кричитъ другая:- и имъ такъ нравится Парижъ, продолжаетъ маленькая встовщица.
— Вотъ сэръ, не говорила ли я вамъ? кричитъ моя жена, подавая мн письмо.
— Мама всегда говорила вамъ, повторяетъ ребёнокъ, важно кивая головкой:- и я не стану удивляться, если онъ будетъ очень богатъ; а вы будете удивляться, мама?
Я не напечатаю письма миссъ Шарлотты, потому что она не совсмъ правильно писала, а въ письм было такъ много помарокъ, что для меня было ясно, что воспитаніе ея было небрежно; а такъ-какъ я очень её люблю, я не желаю поднимать её на смхъ. А письма мистера Филиппа я напечатать не могу потому, что я не сохранилъ его. Кчему сохранять письма? Я говорю, что ихъ надо жечь, жечь, жечь. Не нужно сомнній; не нужно упрёковъ; не нужно вчерашняго дня. Счастливъ онъ быль или несчастенъ — думать объ этомъ грустно всегда.