Теккерей Уильям Мейкпис
Шрифт:
— Слыхали вы когда о подобномъ развращеніи? Эта женщина самая отчаянная авантюристка! Я удивляюсь, какъ баронесса осмливается сажать меня, дтей моихъ и моего генерала за одинъ столь съ подобными людьми, Филиппъ! кричитъ генеральша. — Я говорю объ этой женщин, съ двумя дочерьми, которая сидитъ напротивъ; он не заплатили хозяйк ни одного шиллинга въ три мсяца; эта женщина должна мн пятьсотъ франковъ: она заняла ихъ до четверка, ожидая будто денегъ отъ лорда Стронгитэрма. Она увряла, будто коротка съ посланникомъ, хотла представить меня и ему и въ Тюильри, а мн сказала будто у лэди Гаргертонъ оспа въ дом; а когда я сказала, что у насъ у всхъ оспа была привита и что я не боюсь, она придумала какой-то новый предлогъ. Я такъ думаю, что эта женщина обманщица. Она услышитъ! А мн всё равно, пусть её слышитъ! Какая жосткая говядина! и каждый день всё говядина и говядина, такъ что надостъ!
По этому образцу разговора мы видимъ, что дружба, зародившаяся между обими дамами, кончилась вслдствіе непріятныхъ денежныхъ споровъ, что отдавать квартиры со столомъ не можетъ быть пріятнымъ занятіемъ и что даже обдать за табльд'отомъ не очень весело, когда общество скучное и за столомъ сидятъ дв старухи, готовыя швырнуть блюдо въ лицо одна другой. А бдная баронесса должна была улыбаться и говорить любезности то тому, то другому. Она знала какова бдность и жалла даже о мистриссъ Больдеро.
— Tenez, monsieur Philippe, говорила она: — la g'en'erale слишкомъ жестока. Другіе тоже могли бы пожаловаться, а молчатъ.
Филиппъ чувствовалъ всё это; поведеніе его будущей тёщи наполняло его смущеніемъ и ужасомъ. Нсколько времени посл этихъ замчательныхъ обстоятельствъ. Онъ разсказалъ мн, красня, унизительную тайну:
— Знаете ли, что въ эту осень я не только работалъ въ Пэлль-Мэлльскую газету, но и Смитъ, корреспондентъ Daily Intelligence, желавшій отдохнуть мсяцъ, передалъ мн свою работу по десяти франковъ въ день, и въ это же самое время я встртилъ Редмана, который былъ долженъ мн двадцать фунтовъ еще съ тхъ поръ, какъ мы были въ университет; онъ только что воротился изъ Гамбурга и заплатилъ мн. Ну, поклянитесь, что вы не разскажете никому! Я отправился съ этими деньгами къ мистриссъ Больдеро. Я сказалъ, что если она заплатитъ драконш (то есть, мистриссъ Бэйнисъ), я дамъ ей взаймы. И я далъ ей, a она не заплатила!.. Не говорите! общайте, что вы не скажете мистриссъ Бэйнисъ. Я никакъ не ожидалъ получить долгъ отъ Редмана и не сталъ бдне.
Но какъ могла такая проницательная женщина, какъ генеральша Бэйнисъ, безпрестанно ослпляться званіемъ и титулами? У баронессы часто обдалъ какой-то нмецкій баронъ, съ большимъ перстнемъ на грязномъ пальц, и на этого барона генеральша смотрла милостивымъ окомъ, a онъ вздумалъ влюбиться въ ея хорошенькую дочь. Молодой мистеръ Клэнси, ирландскій поэтъ, также плнился прелестями этой молодой двицы и неустрашимая мать подавала надежды обоимъ поклонникамъ, къ невыразимому безпокойству Филиппа Фирмина, который часто чувствовалъ, что пока онъ сидитъ за своей работой, эти обитатели дома баронессы С* находятся возл его очаровательницы — рядомъ съ нею за завтракомъ, даже подаютъ ей чашку чаю за утреннимъ чаемъ, смотрятъ на неё, когда она гуляетъ по саду, и я думаю, что мученія ревности составляли часть тхъ невыразимыхъ страданій, которыя Филиппъ переносилъ въ этомъ дом, гд онъ ухаживалъ за своей возлюбленной.
Маленькая Шарлотта въ письмахъ къ своимъ друзьямъ въ Лондонъ, кротко жаловалась на наклонность Филиппа къ ревности.
«Не-уже-ли онъ думаетъ, что я, зная его, могу думать объ этихъ противныхъ людяхъ? спрашивала она. «Я совсмъ не понимаю, что бормочетъ мистеръ Кдэнси, и уметъ ли кто читать стихи такъ, какъ Филиппъ? A нмецкій баронъ — который даже не называетъ себя барономъ, это мама непремнно хочетъ такъ его называть — такъ грязно одвается и такъ пахнетъ сигарами, что я не люблю подходить къ нему. Филиппъ тоже куритъ, но его сигары имютъ пріятный запахъ. Ахъ, милый другь! какъ можетъ онъ думать, что такихъ людей можно поставить съ нимъ наравн! Онъ такъ сердится и бранитъ этихъ бдныхъ ладей, когда приходитъ вечеромъ! Характеръ у него такой горячій! Скажите ему словечко — осторожно и кротко, знаете — за нжно привязанную и счастливйшую — только онъ длаетъ меня несчастной иногда; но вы уговорите его?
«ШАРЛОТТА БЕЙНИСЪ.»
Я могу вообразить, какъ Филиппъ разыгрывалъ роль Отелло, и его бдную юную Дездемону не мало пугалъ его мрачный нравъ. Т ощущенія, какія Филиппъ чувствовалъ сильно, онъ выражалъ громогласно. Корреспондентка Шарлотты, по обыкновенію, старалась смягчить эти маленькія непріятности.
«Женщинамъ нравится ревность, говорила она. «Это немножко скучно, но это всегда комплиментъ. Нкоторые мужья такъ высоко думаютъ о себ, что они не удостоиваютъ ревновать.»
— Да, и я говорю, женщины предпочитаютъ имть мужьями тирановъ. Он думаютъ, что ревность значитъ вниманіе.
— Ужь не лучше ли теб купить плеть, моя милая, и подарить её мн съ поклономъ и съ комплиментомъ и кроткою просьбою прибить ею тебя!
— Подарить теб плеть! экой простякъ, говоритъ лэди, которая поощряетъ выговоры въ другихъ мужьяхъ, а своему не позволяетъ сказать себ слова.
Оба спорившіе сантиментально желали брака этого молодого человка съ этой молодой женщиной. Сердце Шарлотты такъ стремилось къ этому замужству, что, мы думали, оно непремнно разобьётся, если обманется въ ожиданіи, а поведеніе ея матери вамъ казалось, судя по тому, что мы звали о характеръ этой женщины, подавало серьёзную причину къ опасенію. Если бы представилась боле выгодная партія, мы боялись, что мистриссъ Бэйнисъ броситъ бднаго Филиппа, а онъ, естественно, поссорился бы съ нею и въ этой ссор у него могли бы вырваться выраженія смертельно оскорбительныя. Первый пылъ признательности къ спасителю генерала Бэйниса могъ пройти и эта мать могла сказать себ: «я не могу допустить мою дочь выйти за нищаго». Для низкаго поступка можно придумать прекрасную и нравственную причину. Я дрожалъ за любовь бднаго Филиппа, за надежды Шарлотты, когда эти предположенія мелькали въ голов моей. Оставалась надежда на честь и признательность генерала Бэйниса. Онъ не броситъ своего молодого друга и благодтеля. Но генералъ Бэйнисъ былъ храбрый воинъ, но и Джонъ Молборо былъ храбрый воинъ, однако оба боялись своихъ жонъ.
Намъ извстно, кто уговорилъ генерала Бэйниса перехать въ Парижъ. Когда Бэйнисы пріхали, Бёнчи встртили ихъ на лстниц. Оба старика служили большимъ утшеніемъ другъ другу; они вмст отправлялись къ Галиньяни каждый день, вмст читали тамъ газеты. Но въ достопамятной ссор за пятьсотъ франковъ мистриссъ Бёнчъ приняла сторону мистриссъ Больдеро.
— Элиза Бейнисъ слишкомъ съ ней жестока. Можно ли оскорблять её при ея несчастныхъ дочеряхъ? Эта женщина противная, пошлая, хитрая — я всегда такъ говорила. Но давать ей пощочины при ея дочеряхъ — это стыдно Элиз!