Въ отц Рафаил ему не нравилась его подобострастность, не нравилось отсутствіе гордости, какъ ему казалось, собственнаго достоинства. Да и очень комиченъ онъ былъ въ своихъ вчныхъ жалобахъ на старика-тестя, котораго долженъ содержать, вслдствіе взятаго на себя обязательства.

Тотчасъ посл сумерекъ къ Сухумову пришла учительница Хоботова. Сухумова, когда ему доложили о ней, нсколько покоробило. Онъ не любилъ ее.

— Не ожидали? — спросила она, входя въ кабинетъ и поправляя очки и круглую гутаперчевую гребенку на короткихъ волосахъ. — А я къ вамъ за духовной пищей… Дайте что-нибудь почитать изъ журналовъ. Хоть «Міръ Божій», что-ли?

— «Міръ Божій» и «Встникъ Европы» у Раисы Петровны, — отвчалъ Сухумовъ, взявъ протянутую ему Хоботовой руку и не пожимая ее, хотя Раиса вчера, уйдя въ обид, и не захватила съ собой этихъ книгъ.

— Счастливица! Все-то ей лучшее перепадаетъ. А право она не такъ ужъ хороша, чтобъ длать для нея предпочтеніе. Молоденькая, свженькая двушка — вотъ и все. А ужъ что до ума — большой недостатокъ.

Хоботова пошевелила пальцами около лба и сла, вынимая изъ кармана портсигаръ.

— Да тутъ вовсе не изъ-за предпочтенія, а потому что она первая явилась за журналами, — сказалъ Сухумовъ.

— Я знаю, что вы вчера принимали у себя эту принцессу Грезу. Она по дорог заходила къ намъ и сманивала Иванову, чтобы вмст съ ней идти къ вамъ, но у Ивановыхъ сидлъ учитель изъ Смертина. Мн она не сказала, что отправляется къ вамъ, а то я пошла-бы съ ней съ удовольствіемъ. Охъ, лукавая! Ума немного, а лукавство есть. Но что-же вы мн-то дадите? Дайте хоть какой-нибудь журналъ.

— «Русскій Встникъ» есть. Возьмите «Русскій Встникъ»…

— Ну, что «Русскій Встникъ»! Вдь это-же славянщина на славянщин детъ и славянщиной погоняетъ и все это на ретроградныхъ началахъ. «Историческій Встникъ» вы выписывали?

— Выписалъ и ужъ получилъ.

— Ну, дайте хоть «Историческій Встникъ» что-ли!

— Возьмите!

Сухумовъ передалъ Хоботовой книжку. Хоботова сказала «спасибо», закурила папироску и вздохнула.

— Ахъ, Раичка, Раичка! И вотъ такимъ-то немудрымъ всегда счастье, — проговорила она и спросила Сухумова, подмигнувъ: — Послушайте, Леонидъ Платонычъ, она вамъ очень нравится?

Сухумовъ пожалъ плечами.

— Что за странный вопросъ! И даже какъ-то подмигиваете… — проговорилъ онъ строго.

— Да потому, что это видно, сейчасъ видно, что вы ею очарованы. Во всемъ просвчиваетъ. Правду я говорю?

— Позвольте мн на этотъ разъ умолчать.

Сухумовъ поднялся со стула.

— А ужъ вы и обидлись? Какой обидчивый! А главное нервный… — вскинула на него Хоботова глаза. — Съ одной вы горды, съ другой… Ну, да что объ этомъ!.. Когда-нибудь въ другой разъ… Вы сегодня на какой-то особенный ладъ настроены. Не буду васъ утруждать своимъ присутствіемъ. Спасибо за книгу. Прощайте.

Сухумовъ не удерживалъ. Хоботова протянула ему руку и опять посмотрла на него сквозь очки.

— А знаете, есть люди, которые даже думаютъ, что вы можете на ней жениться, — проговорила она.

— Кто? на комъ? — закричалъ Сухумовъ, весь вспыхнувъ.

— Да вы, на Раис. Я-то понимаю, что она до васъ не доросла, но другіе…

— Ну, ужъ это мое дло

Хоботова уходила и говорила:

— Какой вы сегодня не любезный! Неужели все это изъ-за того, что я наканун праздника къ вамъ пришла? Но, вдь, развитые люди вообще не придаютъ этому значенія. А для меня такъ, право, что канунъ, что самъ праздникъ, что будни, — ршительно все равно. Вс дни одинаковы.

Сухумовъ послднихъ словъ даже и не дослушалъ. Онъ не проводилъ Хоботову до прихожей. Онъ былъ взбшенъ.

Сухумовъ пріхалъ въ Крещенье къ отцу Рафаилу въ начал третьяго часа. Пріхалъ онъ во фрак и въ бломъ галстук. Сдлалъ онъ это посл долгаго обсужденія, чтобы своимъ костюмомъ показать Раис всю оффиціальность его прізда. Явился онъ съ двумя новыми книжками журналовъ и съ букетомъ живыхъ цвтовъ, который привезъ въ коробк. Утромъ онъ увидалъ у себя въ оранжере дв распустившіяся розы и нсколько цвтущихъ блыхъ гіацинтовъ и веллъ сдлать изъ нихъ букетъ. Семья Тиховздоховыхъ ожидала уже Сухумова и, когда онъ подъхалъ, высыпала въ прихожую встрчать его. Тутъ были вс, кром старика-тестя, и даже песъ Гусаръ. Отецъ Рафаилъ облекся въ темно-фіолетовую рясу, матушка-попадья была въ срой фланелевой блуз, опоясанной кушакомъ, Раиса — въ голубой канаусовой кофточк и даже двое старшихъ ребятишекъ-мальчиковъ были прифранчены въ красныя фланелевыя рубашки съ золотыми мишурными поясами. Одинъ изъ мальчиковъ, увидавъ въ рукахъ у Сухумова коробку, тотчасъ-же толкнулъ брата въ бокъ и сказалъ:

— Смотри, Павля!.. Видишь? Съ гостинцами.

Мать тотчасъ-же дала ему легкій подзатыльникъ, но Сухумовъ все-таки услыхалъ его слова и произнесъ:

— Нтъ, милый… опять забылъ для васъ гостинцы… Гостинцы я вечеромъ пришлю.

— Да не надо имъ, ничего не надо, безстыдникамъ. Что вы безпокоитесь! — отвчала за нихъ мать. — Лавочникъ нашъ и такъ превыше мры награждаетъ ихъ леденцами, — проговорила, глядя на ребятишекъ, мать. — Фу, срамники! И откуда вы научились нахальству!

Сухумовъ началъ раздваться. Отецъ Рафаилъ, попадья и Раиса начали снимать съ него шубу. Онъ сконфузился, вырвался отъ нихъ, самъ снялъ ее съ себя, повсилъ на вшалку и сталъ здороваться со всми.