Лейкин Николай Александрович
Шрифт:
Заглянувшій въ спальню проснувшійся камердинеръ потушилъ догоравшія свчи.
Сухумовъ проснулся за полдень и даже испугался, что онъ такъ долго спалъ. Въ Петербург съ нимъ этого не бывало. Часы показывали безъ четверти часъ. Онъ тотчасъ-же всталъ съ постели, надлъ приготовленный ему халатъ и туфли и позвонилъ камердинера.
Поліевктъ вошелъ съ вычищенными сапогами и платьемъ и привтливо говорилъ:
— Съ добрымъ утромъ… Ужъ я такъ радъ былъ, что изволите почивать, что сюда и не входилъ, чтобы не разбудить вашу милость. Въ семъ часовъ свчи у васъ потушилъ, двери притворилъ и съ тхъ поръ около дверей прислушивался. Спокойно-ли почивать изволили? Въ девятомъ часу я слушалъ — похрапывать изволили…
— Съ добрымъ утромъ поздравляешь… — отвчалъ Сухумовъ. — Какое теперь утро, если скоро часъ! Теперь насталъ день. Но и день не предвщаетъ быть для меня добрымъ. Голова тяжела, какъ котелъ. Вотъ что, Поліевктъ… Я долженъ перемнить образъ жизни. Здсь, въ деревн, я долженъ рано вставать и рано ложиться.
— Позвольте… Какое-же раннее вставаніе, если вы по ночамъ спать не изволите! — возразилъ камердинеръ.
— Буду пробовать пріучать себя спать.
— Да вдь ужъ изволили пробовать. Вчера въ вагон-то какую рань изволили подняться, цлый день не изволили прикурнуть, а ночью все равно сна не было.
— Это другое дло. Тамъ въ вагон тряска, утомленіе, по дорог отъ станціи опять то-же самое — оттого и ночь не спалъ. А здсь я начну тихую жизнь съ разумнымъ моціономъ. Такъ вотъ, съ завтрашняго дня прошу меня будить въ семь часовъ утра, если я самъ не поднимусь. А теперь дай мн умыться.
— Слушаю-съ. Воля ваша, Леонидъ Платонычъ.
Камердинеръ подалъ Сухумову умыться, а затмъ принесъ кофе на серебряномъ поднос. Тутъ были и домашнія булки и баранки, сливки, масло, кринка молока и даже медъ.
Сухумовъ раздраженно замахалъ руками.
— Куда мн столько ды! — закричалъ онъ. — Разв я могу столько състь! Это слону, а не человку! Человкъ безъ аппетита, а ему тащутъ ды, какъ на роту солдатъ. Ну, смотрите, тутъ даже яичница! Яица всмятку и яичница.
— Баринъ, Леонидъ Платонычъ, да вдь это ужъ завтракъ для вашей милости.
— Какой-же можетъ быть для меня завтракъ, если я сейчасъ только проснулся! — сердился Сухумовъ, однако, свъ къ столу и выпивъ чашку кофе, сталъ сть яйцо всмятку, намазалъ себ ломтикъ булки масломъ, началъ ковырять ложечкой яичницу.
Камердинеръ, приводя въ порядокъ постель, остановился, съ любопытствомъ смотрлъ на вшаго Сухумова и покачивалъ головой. Черезъ минуту онъ произнесъ съ улыбкой:
— А вдь послалъ-же, наконецъ, Богъ хотнье на ду.
Улыбнулся слегка и Сухумовъ.
— Да, маленькій аппетитъ разыгрался, но изъ этого еще не слдуетъ, чтобы больному человку подавали уйму ды!
Вошелъ управляющій Сидоръ Софроновичъ, тихо ступая валенками по паркету и доложилъ Сухумову:
— Докторъ-то пріхалъ. Сидитъ у меня и переодвается. Можете вы его принять?
— Конечно, конечно… — засуетился Сухумовъ. — Разв можно доктора заставлять ждать! Поліевктъ! Возьми халатъ. Дай мн пиджакъ, — проговорилъ онъ, вставая со стула.
— Сидли-бы, ваша милость, въ халатик, - попробовалъ возразить камердинеръ. — И мягче вамъ, и тепле, и способне. А докторъ не дама. Онъ не взыщетъ съ немощнаго человка.
— Нтъ, нтъ, я такъ хочу… Да и вовсе я не такъ ужъ боленъ. Вдь обходился-же вчера безъ халата.
Сухумовъ быстро переодлся.
— Эхъ, и покушать-то вамъ помшали! Только на ду потянуло, а тутъ докторъ… — ворчалъ Поліевктъ.
— Просите-же, просите скорй доктора, — говорилъ Сухумовъ все еще стоявшему въ кабинет управляющему,
Получивъ извстіе о прізд доктора, Сухумовъ какъ-то весь оживился и глаза его заблистали.
Управляющій не уходилъ.
— Къ обду мы борщъ приготовили и поросеночка отварили. Потомъ курочку зажарили. Не знаю только, вы-то будете-ли кушать, — проговорилъ онъ. — Вы скажите, если вамъ не по сердцу.
— Пожалуйста… Прошу васъ, Сидоръ Софронычъ, не разговаривайте со мной никогда объ д! — воскликнулъ Сухумовъ. — Это меня только раздражаетъ. Такъ вотъ… Просите скорй доктора.
Поліевктъ сталъ затапливать печку.
Въ сосднихъ комнатахъ послышались шаги. Они стучали довольно долго, и вотъ въ кабинетъ вошелъ докторъ. Это былъ среднихъ лтъ человкъ съ большой косматой бородой и волосами, остриженными по-русски съ проборомъ по середин, коренастый, плечистый, невысокаго роста, нсколько сутуловатый. Одтъ онъ былъ въ черную сюртучную пару.
— Блуждалъ, блуждалъ по вашимъ хоромамъ и насилу нашелъ васъ, — проговорилъ онъ, обращаясь къ Сухумову. — Вы больной? Позвольте отрекомендоваться: земскій врачъ Нектарій Кладбищенскій, за которымъ вы посылали.