— У вас такие мещанские мечты? — перебивая его, поразилась она.

— Нет, мечтаю я о другом, а об этом вам для примера сказал, чтобы вы почувствовали как вы неправы. Сам же я, как истинный христианин, не говорю о любви в отрыве от надежды и веры. Любовь тесно связана с ними.

— Интересно, как же?

— Любовь, это надежда получить от другого то, что не можешь дать себе сам. Надежда — это вера в то, что существует любовь. Вера — это любовь к самому себе с надеждой на бога. Чувствуете переплетение? Замкнутый круг, из которого выбраться сложно. Вопреки бытующему мнению, опасней всего надежда, а не любовь. Надежда — сатрап и мучитель, лишающий нас возможности испытать облегчение, поставив точку там, где надо ее поставить ради освобождения. Вера всегда нас заводит в тупик. В связи с этим любовь теряет всякую привлекательность, тем более, что в других мы любим только себя.

Евдокия с усмешкой подвела итог:

— Иными словами, в любовь вы не верите.

Кириллов не согласился:

— Я верю, что есть любовь, но о вечной речи никогда не веду. Любовь сродни детской игрушке, она похожа на колейдоскоп, в котором один узор рассыпается, чтобы из его осколков возник новый узор, еще более яркий и красивый. Так и в любви: старые чувства исчезают, чтобы из обломков опыта составить новый узор.

— И много вы успели составить таких узоров? — кокетливо осведомилась Евдокия.

Учуяв ревнивые нотки он усмехнулся и успокоил ее:

— Если честно, ни одного. Я любить не могу. Пустое занятие.

Евдокию его слова почему-то задели.

— Вы голубой? — строго спросила она.

Кириллов пожал плечами:

— Надеюсь, что нет. До сих пор мне ничто не говорило об этом. К тому же, в вашем замечании логики нет. По-вашему, голубые, это люди, не умеющие любить? Ведь речь шла о любви.

— Но я не понимаю как нормальный человек может утверждать, что для него нет любви, — с жаром воскликнула Евдокия.

— Этого я и не утверждаю. Любовь для меня — это лампочка. Знаете, что такое лампочка?

— Нет.

— Жизнь ее была яркой, но короткой. Вы поняли?

— Поняла. Ваша душа так мелка, что на глубокие чувства ее не хватает.

— Пусть будет так, — согласился Кириллов и с досадой подумал: «Зачем я ввязался в спор с женщиной? Теперь мне не отбиться».

За окнами промелькнул магазин, огромный, дорожный. Кириллов, воспрянул: «Вот и спасение!»

— Вы совсем без багажа, — воскликнулон. — Может, притормозим на минутку и купим самое необходимое?

— Если на минутку, то можно, — не устояла перед соблазном Евдокия и… с полчаса изучала витрины.

И дольше бы изучала, не запротестуй Кириллов.

— Вы не забыли, я очень спешу! — рявкнул он, и Евдокия остановилась, что называется на всем скаку.

— Не паникуйте, уже плачу, — со вздохом сообщила она, нехотя извлекая кошелек из дорожной сумочки.

Кириллов, вздохнув с облегчением, собрался вернуться в машину, но был остановлен.

— Куда вы? — удивилась она. — А вещи? Кто их будет нести? Не видите разве, сколько мне упаковывают?

Упаковывали действительно гору — за полчаса Евдокия купила: тапочки, брюки, два платья, массажный набор, три зеркала, две расчески, стульчик складной, табуретку, купальник, зубные пасту и щетку.

Кириллов, изумленно окинув кучу товара, мгновенно выросшую на прилавке, спросил:

— Мне все брать?

— Только то, за что я заплатила, — лаконично отвтила Евдокия и с чувством исполненного долга направилась к автомобилю.

Увешанный пакетами Кириллов торопливо потрусил за ней. Когда он собрался отправить покупки в багажник, Евдокия решительно возразила:

— Только в салон. Кое-что я должна еще раз примерить.

Этим она незамедлительно и занялась, тут же, едва он успел тронуть с места машину. Первое платье привело ее в дикий восторг.

— Правда красиво? — спросила она, радостно взвизгнув.

Киррилов скользнул кислым взглядом по собранной в складки материи и спросил:

— Красиво? Как вы узнали?

— А что, разве не видно?

Он изумился:

— Видно? Что здесь можно понять? Вы же надели легкое платье на тяжелый костюм.

— Ну да, — согласилась она и озорно усмехнулась: — А чего вы хотели? Вы ждали, что я разденусь?

Кириллов не ждал, честно, но она его заподозрила, и он покраснел.

— Все мужчины похабники, — констатировала Евдокия и, не замечая ярости спутника, переключилась на брючки.

— Какая прелесть, — ворковала она, торопливо разрывая пластковую упаковку.

— Эти брюки для подростков. Зачем вы их купили? — поразился Кириллов.

— Я не могла удержаться. Посмотрите какой редкий палевый цвет.