Кириллову захотелось сбежать, но Евдокия, словно предвидя такой ход событий, ухватила его за рукав и диким голосом завопила:

— Говорите сейчас же, как мне покончить с собой?!

— Проще всего застрелиться, — выдал мгновенный ответ Кириллов и подумал: «Пистолета у нее, слава богу, нет».

Евдокия ответ приняла и очень серьезно.

— Выстрелить в голову я не могу, — посетовала она. — Боюсь испортить лицо.

— Зачем в голову? — удивился он. — Стреляй прямо в сердце.

— Да как же я в сердце-то попаду? Откуда я точно узнаю, где оно расположено?

— Я тебя научу. Найти сердце просто: отмеряешь два пальца ниже соска…

— Да я в коленку себе попаду, — моментально представив эту картину, перебила его Евдокия.

Кириллов с симпатией согласился:

— Да-аа, грудь у тебя отпадная.

— Что ты себе позволяешь?! — возмутилась она. — Как ты смеешь! Я замужем!

— Полагаешь, от этого грудь стала хуже?

— Полагаю, что тебе лучше молчать, раз я замужем! — негодуя, отрезала Евдокия, чем насмешила Кириллова.

Насмеявшись, он ядовито заметил:

— Странная логика, а муж тут при чем? Ты не забыла, чем собиралась заняться? Ты собралась себя убивать, так и не отвлекайся на мужа. Лагутин, кстати, не слишком держит в жизни тебя: о нем ты совсем не подумала. И кто-то еще говорил о любви.

— Да, я говорила, и не врала. Я мужа люблю, поэтому и хочу из жизни уйти. Если Леня узнает, что я натворила…

Продолжить Евдокия уже не смогла. Крикнув:

— Ой, мамочка моя дорогая! — она залилась слезами.

— Да что же ты натворила? — взволновался Кириллов. — Такая славная милая девушка, что ты могла натворить?

— Это ты меня плохо знаешь, — пискнула Евдокия и истерически запричитала: — Он меня не простит, не простит, не простит…

— Простит. Я с Лагутиным в дружбе, честное слово, уговорю, — заверил Кириллов.

— Как уговоришь? — насторожилась она.

— Я скажу, что ты хорошая, добрая, честная, чистая. Что ты не изменяла ему.

— Лучше бы я ему изменяла!

— Ну-уу, это исправить совсем несложно, — усмехнулся Кириллов. — Если помощь нужна, готов предложить.

Евдокия, несмотря на прозрачность намека, не поняла о чем идет речь и воскликнула:

— Да! Мне нужна твоя помощь, но разве ты захочешь помочь, когда узнаешь кто я на самом деле?

— На самом деле ты симпатичная девушка, необычайно добрая и отзывчивая. И потрясающе одинокая.

— Откуда ты знаешь? — ошеломленно уставившись на Кириллова, спросила она.

— Я вижу тебя насквозь, вижу, что у тебя внутри.

Евдокия схватилась за голову:

— О боже, и что там, внутри?

— Я же сказал, — удивился Кириллов, — сколько ж еще повторять. Впрочем, если желаешь, хоть сто раз повторю: ты отличный человечек, трогательный и милый. Жаль, что несчастный.

Такие слова в свой адрес Евдокия впервые услышала и очень невовремя. Ей стало больно.

— Это вы хороший, а я плохая, — прошептала она и с ужасом ощутила необоримое желание все ему рассказать. Все-все, подчистую.

А он, подливая масла в огонь, и по голове ее начал гладить, и по спине, и ласково приговаривать:

— Дуняша, что за глупости лезут в твою милую голову? Самоубийство — дурость невиданная, хватила ты через край. И с чего? Вроде и взрослая ты, а на поверку выходит, что совсем еще маленькая, несмышленая девочка. Даже и думать забудь. Что бы ни случилось, все пройдет, настроение быстро исправится, это я как взрослый и опытный дядя тебе говорю. Лучше поделись своими бедами, я их отведу.

Это было последнею каплей — Евдокия не выдержала, упала к нему на плечо и поделилась:

— Сереженька, у меня страшное горе, я убиваю-юю люде-ей…

Он не понял:

— Что? Что ты сказала?

— Я маньячка-аа…

Кириллов отшатнулся и, схватив Евдокию за руки, слегка встряхнул ее и закричал:

— Что ты болтаешь? Ты соображаешь, что ты болтаешь?

— Да! Я маньячка! — яростно заявила она.

— С чего ты взяла? — растерялся Кириллов.

И из нее полилось: она рассказала про гибель подруг, про гибель мужчин, и про капельки крови, и про то, как память теряла, и про то как подкладывала Ирине и Майе ножи…

Кириллов каждое новое доказательство вины Евдокии встречал в штыки. Он упрямо тряс головой и твердил: